50/50. Опыт словаря нового мышления

Издавна известно о собственности, что она двойственна по своей природе: насколько это вещь, настолько это и сама живая деятельность. Одно дело абстрактно иметь, другое - владеть, иметь актуально, на деле. Допустим, мне завели руки за спину или просто скомандовали: “Руки вверх!” Я их имею, свои руки, но что проку? Владеть ими не могу, моими руками распоряжаются другие, имея со своей стороны полную возможность диктовать, для чего именно и на какой срок их освободят, чтобы загрузить предписанной работой. Поскольку предметные или интеллектуальные средства деятельности служат прямым продолжением (усилением, обогащением) органов человеческого тела, в отношении этих средств можно повторить приблизительно тот же сюжет. Но для подобных операций с обществом нужна сила, нужно мощное орудие принуждения. “Все куплю”, - сказало злато. “Все возьму”, - сказал булат”. Прежде чем суметь присвоить общественный процесс, надо иметь в своем распоряжении средство такого присвоения. Средство возникло давно, это - государство и его исполнительный аппарат, населенный целой армией чиновников. В последнее время мы часто обращаемся к характеристикам бюрократии, данным Марксом еще в молодые годы. Среди определений, которые можно найти у этого автора, есть одно очень важное: “Бюрократия имеет в своем обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть ее частная собственность”. (Термин “спиритуалистическая” от латинского “духовный” и здесь, видимо, означает “не материальная”, то есть “не вещественная”.) Чиновник, монопольно владеющий государственной структурой и ее властными функциями, становится бюрократом-собственником. Именно он раздувает роль государства в обществе до чудовищных масштабов, преследует демократические институты, доводя дело до “огосударствления” всего социума и расширяя таким путем размеры своего владения. При “огосударствлении” не государство входит в общество, а общество как бы вбирается, ассимилируется государством. Государственный аппарат управления стремится охватить и плотно облечь все подробности общественных процессов по схеме: “государство на каждому шагу”. Например, контролируя все шаги экономики, бюрократический аппарат “сверху”, приказным порядком до сих пор определял: кому, что и когда производить; кому, что и по какой цене поставлять; кому, сколько и за что платить, вплоть до каждой операции труда; сколько кому выделить средств и сколько забрать; какую технику и технологию в каждом случае применить и т. д. и т. п. Поскольку в большом народном хозяйстве миллионы операций и миллиарды взаимосвязей,- разве все учтешь и перечислишь! Но тысячерукий податель народу его же собственного достояния пытается. Скажем, каждому из 25 млн. изделий, производимых в стране, он произвольно назначает цену, по каждому определяет расход материалов и энергии. Им движет своеобразная жажда наживы - стремление путем всеприсутствия “снять” с каждого клочка общественной практики благоприятную информацию о своей роли во всех достижениях, сформировав такие свидетельства в показатели групповых и индивидуальных заслуг у руля управления. То же самое бюрократия проделывала и в сфере культуры, вторгаясь чуть ли не на каждую страницу литературных рукописей, в каждую сцену спектаклей, каждый кадр кинофильмов, требуя всякий раз своего дохода - воспевать ее успехи надо было и литературно, и живописно, и музыкально, и кинематографически. Не избежала этой рабской доли и наука, особенно гуманитарная.

Притворно хлопоча над расползающимися частями беспозвоночного социального тела, бюрократия на деле только тем и занята, что сама разъединяет, атомизирует его элементы; выхватив из него свою долю, она с великим трудом пытается “сшить” остатки белыми нитками директивного плана и объявить себя великим интегратором.

Словом, суть заключается в том, что не государство говорит на языке управляемого объекта, а управляемый объект, лишенный своего голоса, вынужден изъясняться на языке бюрократического аппарата и его интересов. Бюрократия превращает общество в казенный дом, в котором свободная самодеятельность населения замещается административным уставом.

Общество, “встроенное” в государство, естественно перенимает от него специфическую композиционно-отношенческую структуру, сотканную из множества иерархически взаимосвязанных мест. Отличительной особенностью этих мест является их безраздельная принадлежность государству. Здесь можно быть министром или рабочим, вахтером или инженером, инженером-конструктором или инженером-технологом, художником или ученым, пожарником или учителем - кем угодно, но при огромном профессиональном разнообразии все как один являются служащими у государства и в этой своей униформе вполне сливаются в “социальной однородности”. Настоящие различия возникают внутри униформы, когда в общем составе государственных мест выделяется особый управляющий уровень.