– Ненавижу детей. Люси беременна… плачет так. Аборт должна сделать, не слушает меня. Должен помочь… должен… я же люблю её. Должен улыбаться, когда мне противно. Должен ударить… придушить того, кто это сделал. Сама. Хотела сама. Помогать. Дом купить и родителям тоже. Я должен им. Должен… – издаёт стон, а мне терпеть сил нет. Понимать, как использовали его страхи против него. Не говорит об этом, а я чувствую. Каждой клеточкой тела чувствую, насколько он был одинок в своём мире. Чуждый в своей семье и пытающийся доказывать свою человечность.
– У меня никого нет больше…
– Есть. У тебя есть я, Николас, – шепчу я, поглаживая его по волосам.
– Крошка. А я всех потерял, когда она появилась. Всех. Были ли они рядом со мной? Никогда никого не было. Один я. А потом она. Такая глупая у меня, думает, что я не понимаю и не вижу ничего. Всё знаю. И она называет меня. Любимый. Это так красиво… любимый, – последнее произносит по слогам и усмехается.
– Но не заслужил быть таким. Обижаю её, хотя знаю всё. Она рядом… я знаю всё, вижу в её огромных глазах. Пытаюсь… выжить пытаюсь… она уйдёт… от меня уйдёт, потому что сил уже нет, – допивает бутылку и отбрасывает от себя.
– Не уйдёт. Ни за что не уйдёт, Николас. Она любит тебя больше, чем кого бы то ни было. Ты для неё всё, – перебираю его волосы, а он, поворачивая голову, приподнимается на мне и поднимает мутные шоколадные глаза.
– Она такая же, как ты, – улыбается, словно не мне и тянется рукой к моему лицу.
– Губы у неё мягкие. А мне больно было. Там… больно было, страшно было, но она… такая маленькая… крошка… совсем не понимала, куда затягивала меня… я не целуюсь в губы. Никогда. А у неё они такие мягкие. Мне нравятся они, и она улыбается. Она сильная. Знаешь, какая она сильная? – Дотрагивается до моей щеки и его рука безвольно падает.
– Нет, расскажи, – подхватываю его голову, чтобы удобнее лёг.
– Очень сильная. Я вижу её, и всё меняется. Боль отступает, страха нет. Забываю всё. Она умная у меня, простила меня. За всё простила, а я не смог. Только её вижу. Слышу её. Всегда слышу. Я буду защищать её, даже от себя. У меня нет никого больше, кроме неё. Никогда и не будет. Но я не знаю, как жить дальше. Он забирает меня, а я боюсь… я сделал ей больно, – хмурясь, переводит взгляд куда-то вдаль.
– Наказал её, думал, что понравится. Мне нравилось… но не с ней… а я хочу… так хочу… мне необходимо это, и она мне нужна. Она пахнет вкусно. Нежностью. Любовью. Лаской. Она такая маленькая. Моя. Моя крошка… моя, – глаза его закрываются, а через секунду всё заканчивается.
– Господи, – понимая, что заснул, даю волю слезам. Обнимаю его и плачу в его волосы. Плачу тихо и горько, наполняя своё сердце его словами и искренними чувствами, которые он отрицал. О которых страшился говорить. А сейчас… боже, как люблю его. Как хочу уберечь от воспоминаний, хочу залатать каждую рану на его сердце. Глубоко забраться и излечить.
Сжимаю его голову и целую волосы, приподнимая немного, вытираю плечом глаза и кладу ладонь на его щёку. Ни разу он не был таким незащищенным, как в эти секунды. Никогда он не говорил так, как несколько минут назад. Невозможно смотреть на него и не прикасаться.
– Любимый. Я боялась сказать это слово, – шёпотом произношу, поглаживая его лицо.
– Боялась жить, когда мне было это необходимо. И только ты смог распахнуть все двери, которые я закрыла от остальных. Только ты. Николас. Не причиняй себе боль, прошу… молю тебя… потому что от этого ещё сложнее. Мы справимся, обещаю тебе, что справимся. Не закрывайся, дай возможность и мне заболеть тобой до безумия. Хотя уже такая. Сумасшедшая. Прости, прости меня, – утыкаюсь в его голову и вдыхаю аромат пыли, тонкого одеколона и спокойствия.
Мне хорошо, знаю, что это ненормально для человека. Но внутри неимоверно мягко и ласково дотрагиваются его слова до сих пор. Каждый из нас справляется с потерями так, как может. И я не виню его, что сейчас пьян и спит. Возможно, это даже лучше. Так хотя бы не навредит себе вновь, а я смогу насладиться им. Смотреть на него и любоваться, гладить его лицо и целовать. Улыбаться своим ощущениям и понимать, как мы близки. Да, это тоже не входит в рамки условленных отношений, что заявлены миром. Но мне комфортно. Пережив страх, ужас и отчаяние, без сил, хотя я одновременно наполнена жаждой, защищать. До последнего.
Тридцать пятый вдох
Горечь. Во мне остаётся одна горечь, пока сижу на обочине со спящим Николасом. Вспоминая его слова, чувства… боже, как же он выжил? Как справился с этим всем? Ужасает отношение к нему родителей и сестры. Не заметили ничего, а я вижу. Каждый осколок боли, в его сердце вижу.
Неприятное жужжание вырывает меня из мыслей. Распахиваю глаза, замечая, что уже начинает смеркаться. Как долго мы здесь сидим?
Снова странный шум. Прислушиваюсь и различаю вибрацию в кармане джинсов Николаса. Осторожно тянусь рукой, тело затекло. Больно сделать хотя бы движение, но нащупываю айфон и достаю. Майкл.
– Да, – отвечая, пытаюсь поменять положение, но не чувствую ног.