50 х 50

Вся атмосфера ее вызывала у него чувство подъема — с ним теперь обращались не как со студентом, а как с равным, одним из избранных. Их было всего двенадцать, а обслуживали их около полутора тысяч человек, и вскоре ему стало ясно почему.

Первые несколько недель его подвергали медицинским обследованиям и тестам. Затем начались бесконечные занятия с энцефалографом и в гипнокамере. Первое время Джона преследовали кошмары, а многие дни он проводил словно в страшном полусне. Но только сначала. Потом начались тренировки по раздвоению личности. Едва это случилось впервые, Джон-I перестал знать о Джоне-II. Для него время пошло очень быстро, поскольку большинство тренировок проходило мимо его сознания.

Программа включала раздел ориентации, обучающей тому, как ужиться со скрытой частью его разума. Он знал, что никогда не сможет встретить Джона-II, но мог наблюдать за двойником другого пилота. Это был Дженкинс, худощавый парень примерно годом старше Джона. Он видел, как Дженкинс выполнял тест на точность малых движений в условиях ускорения, и не верил своим глазам. Сидящий в кресле человек с бесстрастным лицом лишь отдаленно напоминал привычного ему Дженкинса и выполнял движения столь плавно, что Дженкинс на такое просто не был способен. Сидя в кабине центрифуги, совершающей внезапные рывки в непредсказуемом направлении, двойник переключал маленькие тумблеры на панели управления в ответ на изменяющиеся световые сигналы. Его пальцы аккуратно щелкали крошечными переключателями, расположенными лишь в дюйме друг от друга, а кабина в это время дергалась с ускорением в три g. Мускулы Дженкинса-II были напряжены, борясь с ускорением, но одной силы для такой работы недостаточно. Обостренное восприятие улавливало рывки кабины в самом начале, а мышцы тут же откликались, точно компенсируя отклонение тела еще до того, как оно произошло. То было подсознательное умение старых моряков сохранять равновесие на качающейся палубе, отработанное до совершенства в масштабе малейших движений.

Джон-I убедился, что его собственный двойник реально существует, когда однажды вместо кабинета психологии неожиданно оказался в больнице с изуродованной рукой: его ладонь пересекал глубокий порез, а два пальца сломаны.

— Авария при тренировке, — пояснил ему врач. — Что-то случилось с центрифугой, и ты спас себя от куда более серьезной травмы, схватившись за тормоз. У тебя только рана на руке, и все. А вот тормозной рычаг.

Доктор улыбнулся, протягивая Джону искореженный кусок металла, и Джон понял почему. Это был полудюймовый стальной прут, который под весом его тела изогнулся, а затем сломался. Теперь же Джон-I с большим трудом смог выпрямить прут при помощи молотка.

Как только двойник Джона-I прочно закрепился в сознании, все тренировочное время поделили между ними поровну. Джон-I изучал то, что было необходимо знать о корабле — за пределами кабины управления. Он руководил всем на земле: заправкой, проверкой и ремонтом, даже учетом пожеланий пассажиров. Джон-I был пилотом, и все должны были в него верить. Никто не должен знать, что он отключался всякий раз, когда входил в кабину управления.

Он много раз пытался увидеть ее, но безуспешно. Кабина управления была тем скрытым механизмом, который автоматически производил смещение в личности пилота. Как только Джон-I переступал порог кабины или просто бросал мимолетный взгляд внутрь, он сразу же исчезал. На его месте появлялся Джон-II.

День выпуска оказался самым важным и самым волнующим днем его жизни. Понятия «выпускной класс» не существовало. Заканчивая обучение, пилот удостаивался публичной церемонии, на которой присутствовало большинство персонала школы — около тридцати тысяч человек. Все построились, и Джон промаршировал перед ними в черной форме пилота. Адмирал сам вынул платиновые крылышки — старейшую эмблему полета человека — и приколол их на форму. Это запомнится на всю жизнь.

Наступило время прощания с семьей — корабль уже ждал его. Новый пилот совершал свой первый полет. Предстоял всего лишь короткий прыжок до Луны с грузом каких-то припасов, но все же это был уже полет. Он поднялся по трапу к входному люку корабля, повернулся, чтобы помахать семье, кажущейся на расстоянии маленьким пятнышком, потом шагнул в кабину. А вышел через шлюз уже на поверхности Луны.

Времени полета он не ощутил: только что был на Земле — и вдруг оказался на Луне. Только физическая усталость и скафандр убедили его в том, что полет все-таки состоялся. Такого разочарования он никогда в жизни не переживал…

Теперь, на Земле, в саду у дома, глядя на молодой месяц и вспоминая прошлое, Джон ощутил во рту как бы привкус сухой золы. В доме кто-то смеялся, он услышал, как звякнула о стакан бутылка. Он отмахнулся от воспоминаний и вернулся к действительности.

Его дом, вечер в его честь. Он много раз откладывал это мероприятие, но в конце концов вынужден был уступить. Получилось скверно, точь-в-точь как он и ожидал. Одно дело носить ложь в себе, совсем другое — быть фальшивым героем в собственном доме.