Получив от Констанции Реквием, он собственноручно переписал ноты и поставил под партитурой личную подпись. На вторую годовщину смерти жены он исполнил в кругу своих гостей «свое» новое сочинение. Но к этому времени Констанция, нарушив условия договора уже не раз предоставляла копию реконструированного Реквиема для исполнения в Вене как последнего сочинения Моцарта. Эту неувязку граф Вазегг объяснял довольно неуклюжей ложью, настаивая, что это именно его музыка, приписанная Моцарту вследствие недоразумения.
В конце концов, после того, как Констанция продала копию рукописи (Зюсмайера) издательству, еще раз нарушив условия договора, он даже начал с ней юридическое разбирательство. Оно, правда, быстро было урегулировано. Констанции удалось найти взаимовыгодный компромисс, поскольку обманутый и сам был обманщиком.
Спустя десять лет после смерти Моцарта его Реквием (в реконструированной версии Зюсмайера) был уже широко известен и очень любим публикой. Он исполнялся и как концертное произведение, и по прямому назначению — как заупокойная месса. Многие хотели быть оплаканными под звуки «Лакримозы». Он звучал на панихидах по Гайдну, Бетховену, Шопену и на многих государственных траурных церемониях. Под эту музыку были похоронены вдова Моцарта Констанция и оба его сына. Вообще в XIX веке Реквием Моцарта был самой популярной похоронной музыкой.
Эффект, который производит этот Реквием, совершенно особый и очень сильный, поскольку написан он был в исключительных обстоятельствах. Так совпало, что именно заупокойная месса стала последним сочинением в жизни Моцарта. Он как будто провел черту между его жизнью и смертью.
Распухший, обездвиженный, в «смертной» рубашке с разрезом на спине, он еще держал в руках тетрадку с Реквиемом за одиннадцать часов до смерти. Моцарт знал, что умирает и, конечно, он не мог не думать о том, что пишет музыкальную эпитафию самому себе.
Зная все это, невозможно слушать эту музыку так же, как любую другую.
Сердце Реквиема — это, конечно, «Лакримоза».
Полный ее текст такой:
«Лакримоза» звучит после очень страшной, почти демонической музыки предыдущего номера — «Confutatis», где Моцарт, кажется, заглядывает в саму смерть. И когда после паузы начинается музыка «Лакримозы» с мотивами капающих слез у скрипок, комок в горле совершенно неизбежен.
Первым заплакал под «Лакримозу» сам Моцарт. Об этом рассказывалось в газетной публикации 1827 года, в некрологе, посвященном смерти одного из друзей Моцарта, тенора Бенедикта Шака (вероятно, автор некролога опирался на его воспоминания).
Эти самые первые такты «Лакримозы» стали последними в Реквиеме Моцарта. «Лакримоза» так и осталась в виде маленького незаконченного фрагмента в восемь тактов. Это меньше минуты звучания. Два такта вступления оркестра и шесть тактов хора без сопровождения, написанные ровным и четким почерком — последнее, что начертало перо Моцарта на нотной бумаге. Возможно, он намеревался вернуться к этим наброскам и зафиксировал для памяти самые важные мотивы «Лакримозы».
Именно эти восемь тактов — самое начало — то, что сразу же захватывает нас целиком в «Лакримозе». Сложная смесь горькой печали, сострадания и смирения с неизбежным высказана здесь с такой искренностью, простотой и совершенной красотой, что после такого «последнего слова» Моцарта все остальное уже кажется лишним.
Между тем Зюсмайер не только развернул эти восемь моцартовских тактов в законченную часть, но и, используя местами прием повторения моцартовского текста, дописал после «Лакримозы» еще пять номеров. В изданиях XIX века его имя как редактора-реконструктора не указывалось. Поэтому публика привыкла считать, что весь Реквием написан рукой Моцарта.
Однако многие профессиональные музыканты — дирижеры, композиторы — считали, что Зюсмайер не очень хорошо справился со своей задачей. Считается, что он допустил много ошибок в оркестровке, форме и голосоведении.