отпускать евреев. Тех, кош не удалось окрестить добром, попытались окрестить силой. Хватали еврейских детей, отнимали от родителей, крестили. И тут Мануэль столкнулся с невероятным еврейским упорством. Дети убегали, взрослые умирали на дыбе — конечно, были и отрекшиеся, но добиться массового крещения так и не удалось. В конце концов Мануэль сдался и отпустил не пожелавших креститься в Турцию.
Однако вернемся в Португалию. Препятствий для брака Мануэля Счастливого больше не существовало, и он благополучно состоялся. На беду. На беду породнилась португальская династия с проклятым судьбой и евреями испанским королевским родом. Впрочем, сам Мануэль до тех несчастий не дожил.
После смерти Мануэля Счастливого для португальских маранов время шуток закончилось. Пришла инквизиция.
Начиная с 1536 года инквизиция вела яростную кампанию, жестокость которой постоянно возрастала. Несчастных преследовали в городах и деревнях, в лесах и горах. Запылали костры, в отчетах об аутодафе часто не указывается, что именно послужило причиной смертного приговора «новым христианам», с какой именно молитвой на устах они умирали… После сожжения 14 октября 1542 года двух десятков еретиков печально знаменитый инквизитор Лиссабона высоко оценил их мужество: «Ничто так не удивило меня, как зрелище того, что Господь вложил столько твердости в слабую плоть; дети присутствовали при сожжении своих родителей, а жены при казни своих мужей, но никто не кричал и не плакал; они прощались и благословляли друг друга, как если бы они расставались, чтобы встретиться на следующий день».
Евреи снова были вынуждены бежать, что называется, куда глаза глядят. Те, у кого на бегство не было денег или энергии, забивались в самые дикие и укромные уголки Португалии, где остатки маранизма сохранились вплоть до нашего времени. В списке кандидатов на «куда глаза глядят» оказались Нидерланды, тогдашний очаг европейской свободы, и другие протестантские страны, территории Южной Америки. Там беженцы мараны здорово подняли экономику, например, наладив производство сахара в торговых масштабах.
Что касается религии маранов, то за маскирующим иудейское содержание христианским фасадом, который отныне был неизбежен, она постепенно изменялась вплоть до своеобразного синкретизма, названного их историком Сесилом Ротом «маранской религией». Рот сообщает нам, что некоторые тайные иудеи Португалии в конце концов сохранили от иудаизма только веру в то, что спасение (понимаемое на христианский манер) возможно, если соблюдать Закон Моисея, а не Закон Христа, и что у них были свои собственные святые, «святая Есфирь» или «святой Товит» (в ортодоксальном иудаизме нет и не может быть понятия, равного христианскому «святому»). Теология большинства из них не была столь синкретической, но, вынужденные подражать христианскому образу жизни, все мараны должны были отказаться от очевидных знаков и осязаемых проявлений иудаизма, в первую очередь от обрезания — самые упорные делали себе обрезание на смертном одре, — а также от еврейских книг. В качестве священной книги им оставалась доступной только христианская Библия; они отбрасывали Новый Завет, но внимательно читали апокрифы, а некоторые даже находили там оправдание своему вероотступничеству, своего рода карт-бланш на демонстративное почитание иностранных богов при том, что в глубине своего сердца они хранили верность Богу Израиля.
В самом деле, в отличие от своих испанских предшественников XV века, португальские мараны очень точно соблюдали все обряды католицизма, ходили к мессе и исповедовались, так что с полным правом они могли хвалиться, что ведут «очень христианский образ жизни». Они так сильно прониклись этим образом жизни, что в дальнейшем, оказавшись в протестантских Нидерландах, открыли свою тайную приверженность иудаизму, только когда возникла угроза, что их вышлют как католиков. Их маскировка была достаточно совершенна для того, чтобы Йосель Росгеймский, «регент» евреев Германии, в 1536 году посетивший Антверпен, бывший крупным центром маранов, смог написать: «Это страна, в которой нет евреев».
Каким же образом передавались из поколения в поколение традиции маранов? Разумеется, не могло быть и речи об откровенности с раннего детства, когда дети еще не умеют держать язык за зубами. Чаще всего это происходило в отрочестве, и даже, по-видимому, обряд