Но в то же время маранизм сохранялся благодаря не только этой тайной верности экзальтированных мистиков и женщин, но вследствие разумного выбора молодых людей и зрелых мужчин, чьи протесты он выражал или чьи сомнения он отражал. Их происхождение было крайне смешанным, а иногда среди них даже попадались потомственные христиане. Это нам известно благодаря архивам инквизиций, которая заботилась о том, чтобы как можно точнее установить генеалогию обвиняемых. О том же свидетельствует и традиция маранов, почитающих память мучеников, таких как францисканский монах Диогу де Ассунсау, сожженный в 1603 году, среди предков которого был только один еврей, или верховный судья Жиль Вас Бугалью, потомственный христианин, примкнувший к мессианской секте и сожженный в 1551 году. Маранизм мог возродиться и распространяться среди новообращенных христиан чистого происхождения самыми различными путями: являясь свидетельством верности у одних, он мог выражать конфликт поколений у других, когда обратившийся в иудаизм сын противопоставлял себя преданным христианству близким.
При чтении знаменитой биографии Уриэля да Косты именно так выглядит история его жизни. Он покинул христианскую семью в Португалии, чтобы стать иудеем в Амстердаме, затем погрузился в какую-то разновидность поклонения природе и покончил жизнь самоубийством. В конце своей биографии он задает себе вопрос: «Какой дьявол толкнул меня к иудеям?»
Неуверенность и печаль маранов выражались и в частых мессианских движениях, в попытках здесь и сейчас исправить невыносимое положение вещей, что не могло не привести к появлению различных лжемессий, пророков, авантюристов и прочих странных личностей, но это уже другая история.
Если положение маранов могло способствовать мечтам такового рода, то оно было еще более благоприятно для духа коммерческого авантюризма. На протяжении XVI века предприимчивые португальские «люди коммерции» распространяются по всем частям известного тогда мира и в качестве пионеров развивающегося капитализма ткут сеть новых торговых отношений. Они покидают родину отнюдь не только для того, чтобы спастись от инквизиции и иметь возможность мирно исповедовать иудаизм, как это представляет наивная историография. Но было бы столь же ошибочным в процессе изучения их морских путешествий и предприятий абстрагироваться от их положения и пренебрегать их верой, к чему иногда бывает склонной в наши дни слишком изысканная ученость. В конце концов, коммерция различными обходными путями могла способствовать сохранению веры — безусловно, в весьма смягченной форме — в сердцах многих крупных экспортеров и торговцев. Прежде всего не следует забывать, какую роль в коммерческой жизни прошлого играли родственные и клановые связи. Быть мараном — это также означало быть включенным в большое тайное общество защиты и взаимопомощи. Возвращение позднее, в Салониках или Амстердаме, к открытому исповеданию иудаизма означало вступление в члены могущественного коммерческого консорциума, так что эта естественная натурализация могла вызывать замечательное религиозное возрождение.
В 1773 году энергичный реформатор Португалии маркиз де Помбал одним росчерком пера отменил все юридические различия между новыми и старыми христианами. (Здесь нельзя не вспомнить легендарную историю, связанную с этим: «…Король Португалии Жузе I приказал, чтобы любой португалец, имеющий хоть какие-то родственные связи с евреями, носил желтую шляпу. Через несколько дней маркиз де Помбал появился при дворе, держа в руках три таких шляпы. Удивленный король спросил: „Что вы хотите делать со всем этим?“ Помбал ответил, что он намерен исполнять приказ короля. „Но, — спросил король, — зачем вам три шляпы?“ — „Одна из них предназначена для меня самого, — ответил маркиз, — другая для великого инквизитора, а третья на случай, если Ваше Величество пожелает покрыть голову“».). Инквизиция потеряла свою основную цель, стала быстро клониться к упадку и была упразднена в 1821 году. Но религия маранов от этого не исчезла. Она продолжала влачить свое темное существование, сочетая публичное соблюдение христианских обрядов с тайным исповеданием иудаизма. В то время как на всем протяжении XIX века евреи за Пиренеями считали, что на Иберийском полуострове исчезли все следы иудаизма, португальские мараны, со своей стороны, были уверены, что они остались последними и единственными евреями в мире.
Их открыли заново в XX веке после Первой мировой войны и тогда узнали, что они делились на две группы в некотором соответствии с ситуацией, сложившейся со времен Средневековья: одни, верные христиане, которых, однако, все остальное население считало евреями; другие, менее многочисленные, сами считали себя таковыми. Под воздействием своих старинных священных обязанностей они продолжали соблюдать некоторые еврейские праздники, читали по-португальски древние молитвы и отвергали за закрытыми дверями того же самого Христа, чью божественность они славили в церквях. Всего их насчитывалось несколько тысяч, они жили в отдаленных районах Северной Португалии.