500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора

Вместе с комбатом объезжаем город. Понимаю, что метафора «от Лисичанска не осталось камня на камне», которую так беззастенчиво эксплуатирует украинская пропаганда, скорее гипербола. Да, есть район, где многоэтажки серьезно пострадали во время боевых действий. Но такие районы есть и в Донецке, которому за эти восемь лет досталось и продолжает доставаться несравнимо больше.

Тормозим у пятиэтажки, к которой бойцы-добровольцы подвезли скромную гуманитарку со своего стола — крупы, мука, макароны… Одна из бабулек-активисток приглашает в подвал посмотреть, как они жили четыре месяца. Украинские военные буквально силой загнали их в подвалы, из которых они вышли только с приходом русских сил.

Бабушка ведет по темному сырому коридору с обшарпанными зелеными стенами. Ее простенький фонарик едва освещает маленькое пространство перед собой.

— Вот кровати стоят — из дверей сколотили. Еду на костре готовили. Четыре месяца тут сидим, ждем вас.

— Достали украинские «защитники»?

— В последнее время просто озверели, постоянно пьяные, плохо себя вели, — подключаются обитатели подземелья. — К девчонкам приставали, хотели нас силой вывезти на украинскую территорию. На инвалидов автоматы направляли.

— Не из местных?

— Да не, с Западенщины, — в один голос машут руками женщины. — Даже по разговору это заметно.

Нигде это деление на восток и запад Украины не проявлялось так явно, как здесь, в полутемном подвале. Приехавшие с Тернопольщины и Львовщины «захистники» никогда не считали этих людей своими. А тут выдалась такая оказия — выместить свои националистические комплексы на беззащитных людях. И они этой возможностью воспользовались с таким энтузиазмом, что здесь людям не приходится объяснять, от кого их освободили.

На улице жильцы дома не отпускают добровольцев: «Очень долго вас ждали. 129 дней. Ангела-хранителя вам. Мы за вас будем молиться».

— Вот эта часть дома смотрит в сторону, где российских войск не было еще три дня назад, — ведет меня вдоль пятиэтажки боец. — А прилет в жилую квартиру пришелся на Пасху. С торца еще один прилет, с той стороны опять же. В какой-то момент они просто сами обстреливали город.

— Это наша квартира, 24 апреля в полчетвертого дня и прилетело. Была четырехкомнатная квартира, стала однокомнатная, — грустно улыбается женщина.

Взрывной волной снесло все межкомнатные перегородки, домашний уют в мгновение превратился в груду бетона, перемешанного с воспоминаниями и беспечно смеющимися лицами из разорванного семейного альбома.

— Пасха ж была, мы днем поднялись из подвала, приготовили окрошку, с детьми поели и понесли брату в убежище. И тут прилетело. Хорошо, у нас остался родительский дом. Хоть какое-то жилье.

Вспоминаю странную страсть ВСУ устраивать кровавые провокации на религиозные праздники. Первая кровь этой войны пролилась восемь лет назад как раз на Пасху — в Былбасовке, что под Славянском. Правосеки тогда выскочили на безоружный пикет местных жителей и убили трех мужиков, в руках которых были обычные палки. Сейчас украинские войска отступают к тому же Славянску, попутно выстраивая эшелонированную оборону. Ее новый рубеж проходит уже по оккупированной части Донецкой народной республики — от Северска до Бахмута.

Известный своими яркими прогнозами советник Зеленского Арестович накануне предрек, что Лисичанск — это последний город, который заняли русские. Иногда лучше промолчать.

7 июля 2022. Подвалы и люди

Они шли вдоль разбитых домов, как две абсолютные противоположности. Молодой соответствовал окружающей безрадостной действительности, в которой вдоль улиц были разбросаны покореженные машины полиции, обгоревшие броневики и неразорвавшиеся мины. Военная форма, камуфлированная кепка, автомат на плече у одного из прохожих выглядели вполне органично. Мужчина постарше — в вызывающе яркой желтой футболке, баскетбольных шортах, панаме, тапках и черных очках — явно диссонировал со всем этим постапокалипсисом, нависающим над головой разорванными троллейбусными проводами.

Один в своей повседневной одежде ненадолго пришел с поля боя домой спустя восемь лет, второй выбегал из дома, в чем был, во время ночного обстрела. От подъезда осталась груда рухнувшего пролета. Под ней погребены весь гардероб и соседка Маша со второго этажа. Выбирать наряды не приходится, взял то, что пришло с гуманитаркой.

— Это мой сын, — сказал тот, что постарше, увидев у меня на груди фотокамеру. И в его голосе чувствовалась нескрываемая гордость.

Я представил себе, как должно быть отцу приятно пройтись по родному, пережившему тяжелые бои городу с тем, кого не обнимал уже восемь лет. И при этом не таиться, не стесняться и не стыдиться. Может, и футболку такую яркую подобрал, чтобы все обратили внимание — вон кого вырастил, настоящего защитника.

Сын замахал рукой: «Только не снимайте, я сюда без разрешения вырвался, практически в самоволку, вечером — обратно, на передовую».