Читаем 509 год до нашей эры полностью

а дети – лучший повод хвастать!

Когда они того достойны.

Брут

Когда достойны, да. Но всё же хвастать,

имуществом или потомством, -

занятие, по-моему, пустое:

кто не имеет такого же предмета хвастовства,

тобою будет уязвлён, как бы он это ни скрывал;

тот, кто имеет, не разделит

с тобою радостей твоих,

как бы он ни изображал –

душа наполнена своими.

На свете много есть людей,

способных разделить с тобою горе,

но радость разделить – дар очень редкий.

А самый редкий дар – понять всю тщетность

стремленья видеть, как другой

испытывает от твоих приобретений,

такие ж чувства, как и ты.

Не утруждай людей своим приобретеньем,

тем более домашним – сам справляйся!

Целее будет радость дома,

когда останется в его пределах.

Тарквиний

Складно. Только не пойму -

ты к ним спешишь или не очень?

своим домашним радостям?

Но рассудительность твоя приятна.

Что ж, хвастай, Луций, слушаю тебя.

Брут

Я, дядя, в Дельфах ясно ощутил,

как божество меня коснулось!

Тарквиний

Интересно! в храм приходят,

чтоб прикоснуться к божеству,

тебе же удалось наоборот!

Но продолжай, я весь – вниманье.

Брут

А дело было так: когда Арунт

и Тит от пифии твой свёрток получили,

они решили у неё спросить,

кто будет за тобой царём.

Тарквиний

Не рано ли об этом думать?

Ты ничего не перепутал?

Брут

Я, может быть, невнятно изъясняюсь,

но слушаю и слышу хорошо.

Они спросили, пифия ушла

к расщелине, в которой, по преданью,

осталась часть дыхания Пифона,

сражённого когда-то Аполлоном,

где постояв недолго, к нам вернулась,

вид у неё и вправду был такой,

как будто ей в лицо дышал дракон,

к тому же рот её был полон

несвязных и неясных бормотаний,

и лишь когда глаза её вернулись

из мест, где обитает провиденье,

сказала: «Тот, кто первым поцелует мать»

Тарквиний

Так вот куда они спешили!

Как хорошо, что хитрая старуха

им не сказала целовать отца.

Избавила от лживых поцелуев.

Что толку от хорошей вести,

когда уж сыновья тебя хоронят?

Птенцы-то оперились, когти точат.

Запомни, Луций, человек способен

всё пережить, за исключеньем

предательства от собственных детей.

Не хочешь этого удара – не заводи детей!

А как без них? Скажи – должны мы

передавать дар жизни или не должны?

Хотя, быть может, строг я и не в меру,

и это – безобидное желанье

открыть завесу будущего,

свойственная юности пытливость.

В конце концов, не вечно будем жить мы,

и кто-то всё же сменит нас. Но нужно знать:

нет ничего, за что ты не заплатишь!

Есть у всего последствия свои,

и, открывая то, что знать нельзя,

мы порождаем гнев богов,

поскольку вынуждаем

их заниматься исправленьем Книги Судеб.

Знать будущее – только их удел!

Нам знать дано лишь прошлое, незыблемо оно!

переписать его не могут даже боги!

Не то, что смертные!

Хоть нынче и находятся глупцы.

Брут

А как быть с настоящим?

Его-то знать мы можем?

Тарквиний

Представь себе песочные часы,

и горловина, где проносятся песчинки,

есть настоящее: как сможешь описать его ты?

количество песчинок? форма? их размер?

быть может скорость? цвет?

Лишь то сказать ты сможешь, что песчинки,

проносятся, вернее пронеслись.

Но, только ты решишь сказать об этом,

песчинки улетят и сменят их другие.

Так что же можно знать о настоящем?

Что нет его – всё в будущем и в прошлом!

И так пока не кончится песок!

Когда уже всё будет в прошлом!

Тогда знать можно будет всё, но нас не будет!

Вот что мы можем знать о настоящем.

Так что там дальше с божеством твоим?

Брут

Она сказала: «…поцелует мать»,

Тит и Арунт собрались в путь обратный,

а я, как вышли мы из храма,

вдруг ощутил тепло и запах,

такой знакомый и такой забытый,

и, посмотрев под ноги, обнаружил грудь!

Грудь, прямо на земле!

И из сосков сочится молоко! И

я, вдруг ощутив такую жажду,

какой не знал дотоле никогда .

припал к соскам, в них жадно впился,

. и, жажду утоляя, почувствовал,

как тёплая ладонь

легла на голову мою, и тут же

услышал шёпот я, но так,

как будто бы он шёл издалека:

«Я, Теллус, мать всего земного,

тебя благословляю и даю

завет тебе: не радуйся победам,

а в поражении унынья не плоди.

Ты истинную Мать признал!»

Тарквиний

Да, впечатляет, и отметить нужно,

что-то с тобой произошло за эти дни -

в твоих речах такая стройность,

какой я раньше за тобой не знал.

И если вправду всё это случилось

или тебе так только показалось,

что, в сущности, одно и то же,

то можно позавидовать тебе.

А если выдумал ты всё,

тут нужно оценить воображенье,

дарованное голове твоей -

ты мог бы быть жрецом.

Брут

Я не хочу бессмертных беспокоить

настолько часто и порой без дела,

как того требует призвание жреца.

Тарквиний

Да, ты определённо… повзрослел.

Так что же получается: ты первым

был, чтобы стать владыкой Рима?

Брут

И в мыслях не было!

Воспринял я буквально

слова о матери и поцелуе,

а мать моя давно уже не с нами.

К тому же мысль о троне никогда

сознанья моего не занимала,

и я, напротив, опасаюсь:

не стать бы мне владыкой Рима,

за то, что первым мать поцеловал.

Тарквиний

Тебя послушать, участь быть царём

не сильно привлекательна, не так ли?

Брут

Да, так и есть. Учитывая сделки,

в которые приходится входить

со всеми и с самим собой,

чтоб власть и получить и удержать,

не самая завидная судьба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Денис Давыдов
Денис Давыдов

Поэт-гусар Денис Давыдов (1784–1839) уже при жизни стал легендой и русской армии, и русской поэзии. Адъютант Багратиона в военных походах 1807–1810 гг., командир Ахтырского гусарского полка в апреле-августе 1812 г., Денис Давыдов излагает Багратиону и Кутузову план боевых партизанских действий. Так начинается народная партизанская война, прославившая имя Дениса Давыдова. В эти годы из рук в руки передавались его стихотворные сатиры и пелись разудалые гусарские песни. С 1815 г. Денис Давыдов член «Арзамаса». Сам Пушкин считал его своим учителем в поэзии. Многолетняя дружба связывала его с Жуковским, Вяземским, Баратынским. «Не умрет твой стих могучий, Достопамятно-живой, Упоительный, кипучий, И воинственно-летучий, И разгульно удалой», – писал о Давыдове Николай Языков. В историческом романе Александра Баркова воссозданы события ратной и поэтической судьбы Дениса Давыдова.

Александр Сергеевич Барков , Александр Юльевич Бондаренко , Геннадий Викторович Серебряков , Денис Леонидович Коваленко

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Проза о войне / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Историческая литература