52 Гц (СИ)

Они пронеслись через долину за полчаса, потом шоссе потянулось через заповедник, и скорость пришлось сбросить: дорога была, как змея, дуги и повороты. Мелкое зверье тоже не стоило игнорировать: Майкл не хотел получить енотом в лицо. Дорога в такой час была пустынной, но им некуда было торопиться. Они виляли вслед за лентой асфальта, бегущей вперед. Вокруг была пустота — а в этой пустоте — вибрирующий рев мотора и ускользающий свет фар, указывающий дорогу. Они словно ехали из никуда в ниоткуда. Будто где-то в безвременье они так и не расцепились, и оттуда, с шоссе под Лондоном, проведя в пути десять лет, они добрались до этой точки. До сегодняшнего дня. И все десять лет они летели по черной дороге, все десять лет Джеймс держался за него, сцепив руки у него под сердцем, а он закладывал виражи, следуя за разметкой, и не думал, куда приведет дорога.

После озера Пирамид Майкл повернул в сторону океана. Они пересекли заповедник наискосок, через голые холмы, покрытые кустарником, как бородавками, через крошечные фанерные городки с единственным перекрестком, разрезанные на две половины проходящим сквозь них шоссе. Пронеслись сквозь редкие хвойные заросли, где шумел ветер. Иногда дорога петляла по склону так, словно ее прокладывал заяц. Майкл сбрасывал скорость, Джеймс слегка разжимал руки, и они катились почти на одной инерции, почти бесшумно, в мягком ворчании сытого мотора, и на вираже, наклоняясь для поворота, Майкл отталкивался от земли ногой. И они катились, катились, катились, пока не выруливали на прямой участок — там Майкл убирал ногу на подножку, выравнивался, докручивал газ — и байк с радостным ревом прыгал вперед, ускорением вминая их друг в друга.

В темноте с вершины холма открывался изумительный вид на город. Лос-Анджелес расстилался на берегу, как сияющее лоскутное одеяло, а на горизонте, далеко, за пучком небоскребов, все огни кончались. Там был океан. Неслышимый с такого расстояния, но дышащий в лицо влажным ветром. Черный. Зловещий, будто там, где кончалась земля, начинался бездонный провал, в котором был конец всех времен.

Харлей, чуть накренившись, стоял на песчаном пятачке в стороне от дороги. Майкл сидел на нем, упираясь ногами в землю. Джеймс стоял рядом. Смотрел на город. Жевал треугольный сэндвич, запивая водой. После Вентуры они заехали на заправку. Пока Майкл заполнял бак, Джеймс, ни о чем не спрашивая, забежал в магазинчик, вынес пару сэндвичей и бутылку воды, на ходу открутил крышку. К бутылке Майкл приложился сразу. Они передавали ее друг другу из рук в руки, так и не сказав ни слова.

— Не ешь всякую дрянь, — сказал Майкл, отнимая сэндвич и откусывая почти половину. — Я отвезу тебя нормально поужинать.

— Уже ночь, я так поздно не ем, — отозвался Джеймс.

— Позавтракать, — поправился Майкл. — Дай мне отыграться. За все твои кофейни.

— Их было много, — задумчиво сказал Джеймс. — Не отыграешься за один раз.

— Кто говорит про один раз?.. У меня впереди неделя. Завтраки, ужины, ланчи. Поверь мне, я справлюсь.

Джеймс усмехнулся уголком губ — то ли не верил, то ли подначивал. Майкл обхватил его за пояс, подтянул ближе, усаживая впереди себя. Повернул к себе его голову, вместо спора — поцеловал. Джеймс ответил сразу, запустил язык Майклу в рот. Они целовались жадно, но не быстро, не торопясь накинуться друг на друга. Просто целовались, откровенно и внимательно, знакомясь друг с другом заново, то поддаваясь один другому, то напирая, приказывая подчиниться. Целовались, обмениваясь дыханием и слюной, чередуя, кто ведется, а кто ведет. Долго. Привалившись друг к другу, держа друг друга в руках. То дразнясь, то откровенно играя, то вновь увлекая друг друга уже не сумасшедшей мальчишеской страстью, а взрослым опытом. Не думая ни о каком времени, просто целуясь, еще, еще и еще.

Ночью в спальню вливался дрожащий, голубоватый, золотистый отсвет огней. Сияющее поле, расчерченное на квадраты, мерцало до самого горизонта. Отсветы блестели на влажной коже. С влажной кожи соскальзывали пальцы, но Майкл держал крепко, за шею. С шеи стекал, лихорадочно качался шнурок с подвеской. Джеймс ловил ее раскрытым ртом, зажимал в зубах лук со стрелой, глухо стонал. Майкл держал его на прямых руках, рывками ударял об себя голыми ягодицами.

Оба все понимали.

Это уже не случайность, не приступ ностальгии, не власть момента. Это наркотик. Попробуешь — и подсядешь. Вены распирает горячая боль, они вздуваются, бьются под пальцами бешеным пульсом.

Джеймс дышал резко, отрывисто, его напряженное тело было твердым и неподатливым. Ладонями упираясь в сбитую простыню, он толкался назад, к Майклу. Майклу казалось, сердце бьется так быстро, что удары сливаются в один монотонный гул, и этот гул стоял в ушах, разрываемый только резкими, жадными вскриками. Они не говорили ни слова. Майкл даже не помнил, что умеет говорить. Держал цепко — не вырваться, даже не дернуться в сторону. За шею, чувствуя под пальцами тонкий шнурок. Что, никогда не снимал?.. Даже когда трахался с другим?..