52 Гц (СИ)

— Ладно! — жестко ответил он. — Хорошо! Я понимаю — у моей работы есть неприятные стороны. Ты не хочешь их видеть.

Он сделал паузу, зная, что скажет дальше, и замирая от пустоты в груди, словно перед шагом с обрыва.

— Я все брошу, — с вызовом сказал он. — Он ради тебя может все бросить? Я тоже могу! Уеду отсюда. Ты этого хочешь? Возьми! Что теперь? Что-нибудь поменялось?

Джеймс смотрел на него круглыми, почти потрясенными глазами.

— Майкл, ты с ума сошел, — тихо сказал он. — Ты не можешь все бросить. Я не хочу такой жертвы, я не приму ее.

— Почему? — зло спросил Майкл. — Почему от него — примешь, а от меня — нет?

— Потому что это твоя жизнь, твоя мечта, ты любишь эту работу.

— А еще я люблю тебя! Так, как ты и хотел — помнишь? — едко спросил Майкл. — Что ты теперь еще хочешь? Давай, скажи! Тебе не нравится, что я стал таким? Не нравится, что я от тебя не завишу, хочешь, чтобы я снова был нищим? Никому нахрен не нужен, кроме тебя? Так я могу! Так тебе будет удобней со мной? Тогда тебе точно не придется думать, что я нужен кому-то еще! Поиграешь снова в Пигмалиона, да? Будешь меня поднимать, но так, чтоб не слишком, чтоб тебя не затмевал! Да?!

— Перестань, Майкл! — крикнул Джеймс.

— Заведешь себе наконец хомячка Майкла!

— Перестань! Услышь меня хоть один раз!.. Я говорю — «нет»! Я не могу так больше, я не хочу твоих жертв, я не хочу жить с тобой! Ты принес в мою жизнь только боль, стыд и вину! Я теперь только их и чувствую — с ним, с тобой! Постоянно! Перестань разрушать мою жизнь!..

Он вскочил, прошелся вдоль стеклянного камина. Бобби нервно дернулся за ним — оглянулся на Майкла, не понимая, почему они ссорятся.

— Я разрушаю твою жизнь?.. — с тихим гневом спросил Майкл.

— А ты не видишь? Ты делаешь то же самое, что сделал тогда! — крикнул Джеймс. — Как по нотам! Врываешься, ломаешь все, что было построено до тебя, и исчезаешь! Я десять лет собирал себя по кусочкам после первого раза!.. Я не хочу провести еще десять лет, делая то же самое!.. Опять!..

У него покраснело лицо. Он смотрел на Майкла, тяжело дыша — но вместо слез в его взгляде была злость.

— Когда ты исчез в тот раз, — выговорил он, — я оказался в таком… одиночестве. В таком вакууме. Я был как тот гребаный кит, который кричит в пустоту — и которого никто не слышит! Так всегда было — до тебя, но с тобой я впервые понял, что меня кто-то видит. Меня, меня — а не картинку хорошего мальчика! Ты понимал меня. А потом ты исчез! И я опять остался один! Только, благодаря тебе, теперь в одиночестве мне было гораздо больнее! — крикнул Джеймс.

Майкл гневно смотрел на него, не находя слов.

— Мне постоянно снились кошмары, что я умираю, — сказал Джеймс сквозь зубы. — Что я тону, что меня закапывают в землю живым. Я до сих пор их вижу.

Он заметил на столике в саду оставленную Майклом пачку сигарет, вышел наружу, вытряхнул из нее сигарету.

— Я пил, сколько мог, и писал стихи, — сказал Джеймс с сигаретой в зубах. Майкл достал зажигалку из кармана, протянул ему. — У меня из головы не выходили твои слова. Про ледники, океан… Про солнце, которое топится в океане. И превращается в кита, которого некому приручить.

Майкл слушал его, холодея. Понимая, что это конец. Что если Джеймс говорит ему это — все потеряно, больше терять уже нечего.

— Когда Винсент нашел меня, я впервые за долгое время почувствовал, что я не один. Он услышал меня. Рядом с ним у меня перестало болеть то место, где всегда был ты. Чего ты хочешь теперь?.. — с вызовом спросил Джеймс. — Доломать меня?..

— Ты всегда жил на готовеньком, — процедил Майкл. — Даже мнение брал только чужое, всегда позволял другим решать за тебя. Ты не страдалец, детка — ты просто слабак. Раньше слушался папу, теперь нашел папика — его слушаешься, ему в рот смотришь. Без чужой указки жить не получается?.. Нравится, когда за тебя все решают — с кем тебе жить, с кем встречаться, с кем трахаться?.. Эй, детка, у вас же открытые отношения! — язвительно напомнил Майкл. — Тебе ведь можно трахаться на стороне!.. Тебе же позволили! А ты без папиного согласия шагу сделать не можешь, да? Знаешь, что, — бросил он. — Я тебя отпускаю. Катись. Ты ко мне пришел по его указке — от меня уйти не можешь, пока я не разрешу… Ну так я разрешаю. Вали отсюда. Только я кое-что заберу.

Он шагнул к Джеймсу, и прежде, чем тот отшатнулся, залез ему пальцами за ворот рубашки и ухватил шнурок. Дернул, срывая с шеи подвеску. Зажал в кулаке.

— Все. А теперь пошел, — сказал Майкл, кивнув на стеклянную дверь в дом. — Отпускаю. Свободен.

Джеймс пару мгновений смотрел на него в упор, во взгляде была ярость. Потом протянул руку ладонью вверх:

— Отдай.

Голос был таким жестким и твердым, какого Майкл не слышал от него никогда. Он заколебался. Джеймс стоял, глядя на него почти с ненавистью.

— Это мое, — с нажимом сказал Джеймс.