Они распалялись, темп ускорялся. Майкл видел краем глаза, как с соседних рядов поднимались люди, включались, били носками в пол, ладонью в ладонь. Пять человек. Десять. Пятнадцать. Молчаливый и оглушительный протест громом стоял в аудитории. Лектор что-то кричал, но его было просто не слышно в грохоте десятков ног.
Коди скользнул в проход между рядами лавок, чтобы развернуться по-настоящему. Майкл остался на месте. Ничего не слыша, кроме грохота, ничего не чувствуя, кроме опаляющей боли и гнева. Кажется, у него невольно выступили слезы. Дышать стало тяжело. Он сморгнул влагу, не глядя в камеру, обплывающую его по дуге. И стиснул зубы так, что по впалым щекам прокатились желваки. Ноги сами повторяли заученный рисунок, он дышал через нос, смотрел прямо перед собой, чувствовал, как волосы падают на лоб и щекочут кожу.
Если б они только могли изменить этим что-то, если бы только это значило хоть что-то больше, чем крик отчаяния. Если бы они могли заставить Англию вздрогнуть, затрястись, как этот помост под ногами. Стряхнуть с острова англичан, как крошки со скатерти! Гнать их до самого края земли, загнать по горлышко в море! Пусть убираются, пусть плывут в свой поганый Лондон!
Тишина оглушила его, он вздрогнул от звука хлопушки. Очнулся. Выдохнул.
Переглянулся с Коди, кивнул ему. Шене объявил перерыв.
Майкл сбежал с трибун вниз, огляделся в поисках свободной бутылки воды. Рядом откуда-то возник Джеймс, протянул ему стаканчик с кофе.
— Здорово. Это было… впечатляюще, — хрипловато сказал он.
— Да? Спасибо, — бездумно сказал Майкл. В два глотка выпил едва теплый кофе, вернул Джеймсу стаканчик. Хлопнул его по плечу: — Извини, я к гримерам.
У него в ушах все еще стоял гром, звуки слышались заторможенно. Все тело, казалось, продолжало вибрировать, сердце колотилось, как ненормальное.
— Готовность три минуты, делаем еще дубль! — крикнул Шене.
Отсмотрев снятый материал, Майкл глубоко задумался. Смотрелось, слов нет, хорошо. Графично, ярко. Две дюжины студентов выдавали отменную хореографию, хотя и было-то там всего ничего этой хореографии: прыгай на месте да грохай каблуками-носками в пол. С помоста вздымалась пыль, Коди, как зачинщик, жарил ногами отчаянно, будто последний раз в жизни. Майкл сам, в общем, тоже неплохо смотрелся. Хорошо он смотрелся, что тут скажешь. Сексуально.
Коди от радости просто летал. У него оставалось всего пара сцен в Дублине, а потом он возвращался домой: его работа была закончена. Майкл, в принципе, разделял его радость. Да, снято было хорошо. Да, всех возьмет за душу, некоторые, может, даже слезу пустят.
Но что-то его смущало.
Он проносил в себе эти сомнения весь следующий день, потом молчать дальше просто не смог. Улучил момент, когда Джеймс отлепился от режиссера, отловил его возле кофейного автомата.
— Слушай, — начал он, прислоняясь плечом к стенке автомата и заранее складывая руки на груди, если Джеймс начнет спорить. — Можно спросить кое-что?.. По сценарию.
— Конечно, — Джеймс поднял на него глаза, размешивая сахар в стаканчике.
Майкл почесал в затылке, перебросил хвост парика на плечо.
— Вот эта сцена с протестом… с танцами. Ты ее видел? Тебе нравится?..
— Получилось неплохо, — уклончиво сказал Джеймс.
Майкл угукнул. Вежливо и издалека не получалось.
— Ладно, скажи так — почему вообще танцы? Серьезно, что это, блядь… — он прикрыл рот рукой на мгновение, будто хотел поймать вылетевшую брань, — что это за Риверданс? Это выглядит, как врезка из индийского фильма, спасибо, что там хоть не поет никто!
— Понимаешь, танцы были запрещены, — начал Джеймс, отходя от автомата. Майкл потянулся за ним. — Во время британского господства язык, культура, традиции, вера, музыка — все ирландское было запрещено. За танец или за песню можно было угодить в тюрьму, поэтому — это такая форма мирного протеста. Это заявление, что «мы не хотим отказываться от своих корней, мы хотим гордиться своей страной».
— Ладно, я это понимаю, — Майкл кивнул. — Не говори на своем языке, не верь в своего бога, не пой, не танцуй. Исчезни. Это ясно. Но почему, бл… почему нужно устраивать из этого такое шоу?.. Видно же, что хореография современная. С каких пор мы делаем мюзикл?
Джеймс опустил голову, Майкл обогнал его, преградил путь.
— В сценарии, который ты мне давал, этой сцены вообще не было! — заявил он. — И в книге не было! Танцы на деревенском празднике — были, а вот этого — нет! Зачем ты это туда вписал?..
— Это стихийный студенческий протест… — начал Джеймс, но Майкл перебил:
— Я не об этом спрашиваю!
— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
— Правду! — изумленно сказал Майкл. — А что я еще могу хотеть — чтобы прокукарекал?
Джеймс невольно прыснул от смеха, но тут же собрался и стал серьезным.
— Это важный эпизод, — снова завел он, пытаясь обойти Майкла, но тот шагнул в сторону, не пустил.
— Прекрати вилять, — приказал он. — Я хочу знать, что ты думаешь. Я вижу, что ты думаешь, что это херня, — обвиняющим тоном сказал он. — Иначе ты бы уже заливал мне про то, как все круто. Я хочу знать, насколько все плохо.