52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

Как будто мы были вместе или вроде того. Точнее, не в этом смысле, очевидно же. Мы ведь ни разу не целовались. Только если посчитать ту огромную ошибку в клубе, которую я определенно брать в расчет не собираюсь. Но в каком-то другом плане. Каком-то странном плане, который я прежде не испытывала.

Словно мы вдвоем были частью чего-то. У нас была общая цель. И да, ни один из нас особо не наслаждался компанией друг друга, но мы все равно плыли в одной лодке. И не важно, как плохо обстояли дела — сколько бы туалетов мне ни пришлось выдраить, тарелок перемыть и могил перекопать — Люк всегда был рядом. Он был единственным постоянным звеном, на которое можно было положиться во время всего того кошмара.

Он был готов преодолеть расстояние. Готов погрязнуть во все это и довести дело до конца. А я сдалась. Я бросила наше дело. Оставила Люка в подвешенном состоянии. Даже без настоящего объяснения.

Я смотрю на Менди, который наконец-то закончил свой разговор и теперь оправляет кому-то письмо по телефону.

— Менди? — спрашиваю я.

Он едва подымает глаза.

— А?

— Что из этого выйдет?

— Хм-м?

— Я имею в виду нас, — уточняю я.

Он наконец кладет телефон на колени и затягивает меня своим взглядом снова вглубь центра вселенной.

— Ну, теперь мы снова вместе, разве нет?

— Вместе? — спрашиваю я в ответ и удивляюсь, какой спокойный и собранный у меня голос. Я и не знала, что могу быть настолько рациональной, разговаривая с Менди о наших отношениях. Обычно такой тип «определения» разговоров сводится к крикам и швырянию вещей. Кучи вещей. В прошлый раз, когда мы сошлись обратно, я разбила фамильную драгоценность, которая передавалась в его семье со времен Французской Революции.

Но не сегодня. Не сейчас. Почему-то я контролирую чувства.

— Конечно, мы вместе, — говорит Менди, беря меня за руку и прижимая ее к своим губам.

Я дрожу от его прикосновения.

— Но что будет, когда мы доберемся до Европы? Ведь теперь у меня ничего нет. Ни денег. Ни особняков. Ни машин. Ничего.

Он нежно мне улыбается, осторожно тянет за руки, пока наши лица не оказываются в дюймах друг от друга. А затем целует меня томным и глубоким поцелуем, и я чуть не теряюсь в пространстве и времени. Мы на самолете? Мы все еще на земле? Или взлетно-посадочная полоса наконец освободилась и сейчас мы уже в воздухе? Я определенно чувствую себя так, будто лечу.

— Тебе не нужно переживать на этот счет, — говорит Менди, когда отстраняется, вновь оставив меня со сбитым дыханием и тяжестью на душе. — Я позабочусь о тебе. — Он прикасается к моему носу кончиком пальца. — Пока мы вместе, тебе не стоит ни о чем беспокоиться.

Что-то в его словах заставляет меня замереть и посмотреть на него с любопытством. Хотя его тон такой же мягкий и нежный, как и всегда, когда он говорит со мной, слова кажутся холодными и черствыми. Словно напечатаны на клочке бумаги — скучным черным шрифтом, — а не срываются с уст парня, в которого я должна опять влюбиться.

И затем, как будто мой мозг отделяется от остальной части тела, я слышу, как говорю:

— А если мы не вместе?

Менди смеется надо мной, думая, что я снова забавляюсь.

— Но мы же вместе, — указывает он. — Прямо как и должно быть.

— Но мы расстаемся, — говорю теперь я. — Причем постоянно. Мы последние два года только и делали, что расставались и сходились обратно.

Опять же мои рациональность, способность думать и переваривать информацию, касающуюся наших отношений, поражают.

— Ну, тогда давай не будем так делать, — говорит Менди, словно это наилегчайший, самый простой ответ в мире. Словно буйная природа наших отношений была лишь делом выбора и мы беспрестанно делали его неправильно. Как глупо с нашей стороны.

Не могу удержаться от чувства, что зарождается внутри. Хотя оно и не является обычным чувством, которое возникает при подобном разговоре. Это новое чувство. Такое, которое можно описать только как разочарование в Менди за то, что не воспринимает этот разговор всерьез, как я. За то, что не видит, насколько важна эта деталь.

Но вдруг меня осеняет. Естественно, он этого не видит. Для него это не важно. Если мы расстанемся, то это не он будет в опасности стать бродягой, уличной попрошайкой, еще одним числом в статистике уже и так заоблачного рейтинга безработных в Европе. Это не он оставляет позади всю свою семью и каждого, кто был частью его жизни с самого дня его рождения.

Если мы расстанемся, то он будет в полном порядке.

Но опять-таки не совсем понимаю, почему я удивлена. Так было всегда. Это не он врезался на «Мерседесе» в мини-маркет. Не он был найденным в отключке на полу в туалете заправки. Потому что независимо от того, вместе мы или нет, с Менди всегда все хорошо. Это я разваливаюсь на кусочки.

Это я постоянно оказываюсь эмоционально (или, как в этом случае, в буквальном смысле) бездомной.

— Но что, если мы разбежимся? — спрашиваю я, ненавидя то отчаяние, которое начинает просачиваться в мой голос. — Что будет со мной?

Он пожимает плечами и возвращается к своему БлэкБерри. Мои пятнадцать минут официально исчерпаны.