Я: СОПЛЯК!
Л: ТОЧНЯК!
Я: ВЕРНЯК!
Л: ЗАКАЗНЯК!
Я: ЖОПНЯК!
Л: ГОПОТНЯК!
Я: ДОЛБОЕБНЯК!
Рывок! Серега, перегнувшись через край парты, попытался схватить нас с Логой маленькими, но цепкими ручонками. Мы же, шутники-поэты, ждали нечто подобное, поэтому отогнулись резко назад и ладошки вспороли пустоту возле наших лиц. Громко и истерично ГЫКАЯ, мы шлепаем по красной лысине с пельмешками по бокам длинными пластиковыми линейками и отгибаемся дальше, постепенно сползая под парту. Лога продолжает злить противника, уже полностью погрузившись под парту: «Мы верим в ваше мировое господство и расовое превосходство, господин ГОВНЯК!»
Вишня злится сильнее и постепенно выползает из своей парты вслед за тянущимися ко мне руками. Сопенье. Шлепки. Гыкание. Линейки и руки, со свистом мельтешащие в воздухе. Все ЭТО смешалось в один звуковой комок. Адреналин и веселье прибывали. Действие учащалось вместе со звуками. Наступил момент, когда сползать мне становится некуда (позади Москва - надпись на спинке парты). Его ручонки все ближе и ближе. Надо было что-то делать, помимо того, чтобы гыкать и продолжать лупить линейкой по лысой башке. Весь остальной класс уже давно повернулся на звуки активной возни и делал ставки: «Дотянется или нет? Если дотянется, что сделает? Кто быстрее выдохнется? Вишняк-немец или нет?»
Я резко хватаю и зажимаю его маленький нос между указательным и средним пальцами руки, собранной в кулак. Для тех, кто не знает, этот прием называется «СЛИВА». Сопельки вытекают из него прямо мне в руку. Лицо владельца носа багровеет. Он пытается оторвать мою СЛИВУ от себя со звуком, напоминающим тихое рычание кошки в сезон спаривания. Вишняк зол. Очень зол. Очень-очень зол. Он уже забыл о ЛОГОСЕ и вписал в график убийств только мою фамилию. Личный враг Фюрера (зная его фашистские взгляды) – подумалось мне, и я, резко разжав захват, побежал в сторону выхода из класса. За моей спиной происходило нечто грандиозное и страшное. Используя воображение, навязанное телевидением, позади меня Кинг-Конг сорвал с себя оковы, и, судя по реву из его глотки, увидел во мне убегающую блондинистую подружку. Ревнивец!
Треск чего-то ломающегося заставил меня обернуться у самой двери, ведущей в ротный коридор (а оттуда уже по лестнице напротив на улицу выбежать можно). Лысый ВИШНЯ со звериным оскалом и синим носом, на кончике которого болтались склизлые сопельки, отрывал от железной парты часть деревянной конструкции, на которой обычно лежат учебники, тетради и локти. Его вечно депилированная голова блестела капельками пота, когда он поднял над собой этот здоровый прямоугольник из ДСП…
В это время в коридоре за дверью…
Командир ведет светскую беседу с одной из питерских мам. Он крякает при каждом шаге и озабоченно, словно голубь на карнизе у окна, трясет головой, выслушивая женщину. Родители «местных», изъявляющие беспокойство за ребенка, за своего ребенка, вызванное синяками и нарядами на выходные дни, стремились разузнать больше о своем чаде. И вот он, момент истины. Именно в этот момент выясняется, что ребенок-то непутевый и ему очень сложно будет окончить училище, если только он не исправит свое поведение на лучшее, а он, как талантливый руководитель, возможно, ему поможет. Дальше Летун делал лицо неаполитанской шестидесятилетней девственницы с золотыми зубами, означающим достоинство и молча вслушивался в последующие предложения, время от времени кривя губками.
Лично я никаких родственников и связей не имел, но к третьему курсу научился талантливо врать, не краснея. Я говорил: «Мой дядя (театрально выдержанная пауза) адмирал Попов – командующий Северным Краснознаменным флотом». И не краснел. Я говорил: «Я ЕГО племянник». Тыча куда-то пальцем вверх, закатывал глаза с томным видом, полным неопределенности и намеков. А в это время в моем воображении картинка: седовласый старик, сидящий на облаке говорит: «Не, честно, первый раз о таком слышу!» Помогало мало, но мне нравился сам процесс.
Она: Бла-бла-бла-бла (фальцетом).
Он: Бла-бла-бла-бла (басом).
В содержание вдаваться не буду, потому что не слышал.
Она: Бла-бла-бла-бла.
Он: Бла-бла-Мгх-Мгх-Мгх.