54 метра

Остальные стояли в кубрике и не шевелились. Средь них было еще несколько старослужащих, но, как оказалось, безумцев среди них не нашлось. «Молодые» смотрели на меня и тоже ничего не понимали. В их головы тщательно вбивали: то, что с ними происходит, имеется в виду дедовщина, это нормально. Что так должно быть. Что такой порядок. И нужно просто терпеть, чтобы потом самим стать такими же. Так и получается, что три человека, возомнивших себя выше других, издеваются над несплоченным коллективом, превосходящим числом и силой. А тот безропотно терпит, как по Писанию подставляя поочередно щеки. Молчит, потому что ТАК ПРИНЯТО. Нет, я не Джеки Чан, не Брюс Ли, не супер-герой. Я человек, который устал от всего этого. Я человек, который хочет элементарного уважения. Но если уважение невозможно, то я согласен на нейтральность. Не троньте меня, и я вас не трону.

— Если хоть один из вас еще раз скажет, что то, что я испытал и прошел — говно собачье, я сделаю с ним то же самое. А если храбрецы придут ко мне большим числом и изобьют, то клянусь, я буду подстерегать их на каждом шагу, в ожидании момента, когда смогу убить поодиночке. Тела не найдут, это тоже обещаю. Скину в море, привязав к телу штанг, чтобы не всплыло. Я буду подло истреблять каждого, используя любые методы. Буду выжидать удобного случая. Моя совесть будет спокойно спать, не испытывая угрызений в истреблении скота. Но у вас есть возможность просто избегать меня. Тогда я сделаю вид, что вас нет, и все будет нормально. Надеюсь, я понятно выразился? — закончил я и ушел на улицу, дав им возможность оказать помощь пострадавшим.

На улице светило солнышко, которое здесь не садится круглыми сутками, только коснется краем горизонта и снова поднимается в безоблачное небо. Тепло, насколько может быть тепло на крайнем севере. Где-то постоянно кричат чайки, воюющие на бесконечныхмусорках с крысами. Во внутреннем дворике казармы я присел на скамейку, достал сигарету и закурил. Руки дрожали, когда я поднес ее ко рту и затянулся. Глаз снова задергался, веком теребя окружающий мир. Я прислонился к холодной бетонной стене и заплакал…

Чтобы не попасть в часть к тому обиженному старлею, который служил, как я и сказал, в кабинетике при комендатуре, подпирая стену спиной и заполняя бумажки, я по приезде распустил один слух. А поскольку я совсем не желал попасть в какую-нибудь образцовую по здешним понятиям воинскую часть и провести остаток службы, выковыривая пыль из-под щелей зубной щеткой и занимаясь постоянной глажкой, то слух я пустил такой: старшина второй статьи Попов — питерский стриптизер. Слухи подобного рода в маленьком гарнизоне, как ударная волна от падения Тунгусского метеорита — несколько раз пролетит из конца в конец за считанные минуты, обрастая новыми подробностями. А мне остается только делать загадочный вид и молчать, если об этом прямо спрашивают. Две недели, которые мы, четверо, пролежали (проработали) в госпитале, все возможные части пытались от меня отказаться, как от ненадежного элемента. Когда нас забирали в часть, к слуху присоединились подробности, что я гей.

— Что, правда? — спросил меня молодой прапорщик с внешностью Бората Сагдыева, посмотрев на меня снизу вверх и сверху вниз.

— Что правда? — уточнил я.

— То, что ты — гей? — шевельнул усами Борат.

— Ты руки мои видел? — ткнул я ему в лицо ладони. — С такими мозолями я могу быть только онанистом!

— У? — посмотрел на мелькнувшие у глаз грубые мужские ладони прапорщик. — Это хорошо. Такие нам нужны…

Ну а после того, как старослужащие втроем написали донос, что я на них ни за что ни про что напал и избил, тогда меня, стриптизера-гея-забияку, закинули на самый отдаленный пост, который был под их властью. Определили меня в самую ЖОПУ.

— Ну и хорошо, — подумалось мне…

Нас было двое, словно в старой рекламе «НЕСКАФЕ». В ней два полярника живут на Северном Полюсе и тихо ненавидят друг друга. Но живут вместе и немногословно делятся впечатлениями. Поначалу этот татарский старослужащий из Уфы по имени ИЛЬДАР задалбывал меня своим чрезмерным обществом и рассказами в стиле «Как-то раз мы накурились (или напились)…». А по вечерам он не давал мне уснуть, пытаясь напрячь свой отсталый мозг и пофилософствовать со мной о мироздании. Но обычно все сводилось к тупым вопросам в стиле: «А почему говорят, что незваный гость — хуже татарина? Я же вот татарин? И чем я хуже?»

— Ну-у-у, — затягивал я бесконечную «У», обдумывая, что же сказать человеку, обделенному интеллектом. Человеку, который и не пытается ничего постичь, довольствуясь возможностью называться человеком от рождения, но по сути своей являясь паразитом на теле земли.

— Ну-у-у, — снова тянул я, думая как объяснить парню, который прочитал за всю свою жизнь две книжки и считает меня зубрилой-придурком, потому что вместо того, чтобы сотрясать с ним воздух, обсуждая насекомые проблемы, я читаю книгу в свободное время. Парню, который гордится, что те две прочитанные книги назывались: «Кура РЯБА» и «БУРАТИНО». И таких, как он, я повидал достаточно.