54 метра

Поднимут, наверное, пораньше, чтоб к завтраку все чисто было. Да и ладно, неважно. Я походил по этажу, подергал двери за ручки, проверил их недоступность. Сходил в туалет. Позвонил в роту, узнал, что нового произошло — ничего. Позевал. Покачался на стуле. И принялся читать журналы, уже открытые на самых пикантных страничках, где «самое интересное» заретушировано квадратиками и черными прямоугольниками. Чем хороши эти издания — их можно откуда угодно начинать читать, и все сразу понятно: «Его напряженный и могучий розовеющий ствол резко вошел в нее, и она застонала от сладости момента…» И кончается всегда все хорошо: «Судорога прошла через их взмыленные от пота тела, и они обмякли, растворившись в объятьях друг друга». Самый что ни на есть «хэпиэнд», лучше не придумаешь. Блин, так же хочу. И почему в самый разгар гормональной феерии, граничащей со сперматоксикозом моего молодого организма, я должен быть лишен плотских утех с представительницами противоположного пола и вместо этого «охранять» Родину? Единственное, что утешает — что в царской России срочная служба длилась 25 лет. С ума сойти можно! А у нас пока два года, да и то пытаются сократить из-за избытка «кришнаитов» и «вечных студентов»…

Прошло несколько часов. Погода не на шутку разбушевалась. Буран в темноте ночи нес полчища снежинок и раскачивал подвешенный к ветке дерева фонарь. Тот с жалобным скрипом метался из стороны в сторону и иногда гас от плохого контакта в проводах: скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип…

Наступила полночь. Ничего не произошло. Но в ту ночь я кое-что понял — мистика происходит позже совмещения больших и малых стрелок часов на цифре 12… В два часа одну минуту (помню, как смотрел на часы) зазвенел, разрывая тишину, дребезжащим звуком телефон. Я подумал, что звонит дежурный по части, и поднял трубку. Ту-у-у-у, — раздался длинный гудок в глубине трубки. Странно. Но звук телефона продолжал разноситься эхом по этажу. Звук исходил от старого, в массивном пластмассовом корпусе желтого цвета телефона, висевшего на стене в нескольких шагах. Его не использовали уже очень давно из-за неисправности (при мне он точно не работал), но его почему-то не убирали отсюда. Трубка подпрыгивала, дребезжа на рожке, и приземлялась на место.

Дилинь-дилинь… Дилинь-дилинь… В человеке есть две силы, толкающие его вперед. Первая — страх, а вторая — любопытство. И эти две силы толкали меня в спину одновременно… Ладони взмокли, спина покрылась потом, дыхание участилось, сердце стучало, как после двух километров кросса. Я подошел, потрогал оборванный провод, торчащий из аппарата в никуда, и снял трубку. Наступила тишина… Стих звон… Я медленно, как будто оттягивая момент, поднес ее к своему уху. И услышал механический треск, как от помех приемника, когда ловишь волну, а ее в этом диапазоне нет. Сквозь этот шум раздавались непонятные всхлипывания и причитания. Кто-то плакал и просил тихо, словно шепотом, чтобы кто-нибудь рядом стоящий не услышал: «Помогите… кто-нибудь… помогите… меня убьют…» И снова — хнык-хнык (звук, похожий на всхлипывания).

Я стоял у нерабочего телефона, одной рукой крутил торчащие из него оборванные провода и съеживался от холода, проникающего глубоко ко мне в душу и тело. Казалось, я сейчас не смогу вздохнуть от ледяного комка, застрявшего в моей груди. Усилием воли я отдернул ухо от трубки и повесил ее на место. В моей голове быстро-быстро пробежала мысль: «Есть люди, которые от испуга бледнеют. Их кровь оттекает от головы, и они входят в ступор. А есть такие, которые краснеют. Их лица наливаются кровью, и они начинают молниеносно действовать. Я холодный, потому что такой, как первые?» Я посмотрел на свои бледные руки с синими прожилками и выдохнул из себя ледяного «ежа», колющего мое горло. Было ощущение, словно меня легонько ударили в кадык.

Телефон продолжал дребезжать, подбрасывая трубку на рычажке. Меня начинало трясти. Нет, не мелкой дрожью, а телепать, словно от лихорадки. Я пятился от телефона к себе за стойку, когда сквозь звон услышал знакомый шум. Шум шагов на каблуках. Тот самый, что разносился в заброшенном здании. Теперь он отчетливо раздавался где-то на третьем этаже, где располагался вход, с обратной стороны которого на закопченном от сажи дверном косяке кто-то пальцем вывел «Вход в ад». Каблуки стучали по каменному полу то в одну сторону, то в другую, и сопровождались душераздирающим плачем, переходящим в истерический вой и прерываемый всхлипываниями. У-у-ы-ы-у-у-а-а-а-у-у-м-м-м-и-и-у-у-м… — громкий выдох и снова плач. Плач бьющейся в истерике девушки. Вот тогда я и вспомнил историю, рассказанную комбатом. Страх пригвоздил меня к месту. Я бессильно осел на свой стул, словно из меня выкачали все силы. Поднял трубку своего телефона, чтобы позвонить дежурному, чтобы прислали кого-нибудь, неважно зачем. Скажу, что кто-то пробрался в здание, что нужна помощь.