56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

Ловили мы один раз писарька штабного. Западлянку он одному парню устроил. А писарь, как только наша рота в караул заступает, так ночью носа из своей палатки не высовывает. И что бы вы думали? Ночью закидываем в окошко палатки дымовую шашку. Дым валит, и писарь, разевая рот, из палатки в одних трусах вываливается, а тут его уже ждут. Всего-то минута делов, и была рожа у писаря холено-розовая, а стала красно-синяя. А еще через пару деньков его к нам в роту переводят служить. Наша вторая, она как штрафная была, всех залетчиков из бригады в нее спихивали. А наш ротный (был у него такой преужасный талант) всех в чувство приводил, каждого залетчика, условно поставив в третью позицию, мигом по-военному обучал любить родину и службу. Медленно, спотыкаясь, идет к нам писарь, а сам голову понурил и по ходу движения тяжко так вздыхает. Не дрейфь, солдат! У нас зря еще никого не били. Ты ж теперь из наших будешь, ты «родной» теперича, боец первого взвода второй роты. Милости просим в горы, под пули, там посмотрим, чего ты стоишь, а уж потом и решится твоя судьба. И что бы вы думали? Нормальный парень оказался, в горах не издыхал, в бою не трусил, товарищей не закладывал. И польза всей роте от него большая была. Он же все ходы-выходы в штабе бригады знал, и дружки у него там остались. Как к нам внеплановая проверка из штаба идет, так и офицеры и солдаты о ней уж заранее знают. Прозвище этому экс-писарю соответствующее дали – Разведчик. А что, вполне подходит, он как наш резидент при штабе бригады был и агентуру там свою имел, одним словом, разведчиком и был.

– Делись! – повторяю я комендантскому воину и тяну на себя лямки мешка.

– Это из личных запасов комбрига, – сопротивляется «герой»-комендач.

Хоть и боится он, но твердо защищает личную собственность командира бригады подполковника Карнаухова, проявляя при этом личное мужество и героизм.

– Ты понимаешь, – сбивчиво начинает объяснять он, крепко сжимая лямки мешка, – эти мудилы из округа, как прибыли, так уже второй день жрут и пьют, как свиньи, всю наличную водку выпили, вот комбриг и приказал НЗ санчасти раскупорить, у них там литр медицинского спирта на крайний случай остался. А эти суки еще барахла требуют им достать, разведроту уж на операцию отправили…

– Ну раз такое дело, – отступаю я, – то лети.

Возвращаюсь на лекцию и слышу, как продолжает работать язычком политработник:

– Выше держите знамя советского интернационализма, как зеницу ока храните честь воина-десантника. Помните! По вам будут судить обо всем нашем народе…

От отвращения закрываю глаза. Хоть бы не видеть эту мразь. Сука! А если кто из ребят разведроты, добывая тебе барахло, погибнет, тогда как?

Слышу негромкий голос лейтенанта Петровского: «Подъем, ребята», – и открываю глаза. Хватит воспоминаниям предаваться. Все уже собираются. Подъем, третий взвод, вперед, вторая рота, пора выдвигаться. Слушай команду, первый батальон: идите защищать в чужой стране южные рубежи нашей родины, и при этом приказано вам «выше держать знамя советского интернационализма», как зеницу ока хранить честь воина-десантника.

Вот только не надо судить по нам обо всем нашем народе.

– Смотри! – легко толкает меня плечом стоящий рядом Муха и заливается булькающим смехом: – А наши-то минометчики…

Оборачиваюсь и легонько пожимаю плечами, эка невидаль, самое обычное дело. Наши минометчики пленных «духов» в советскую армию призвали. В нашей роте из четырех только один минометный расчет с нами в операции участвовал. Видать, на допросе «духи» до ж…пы раскололись, вот их в «сады для праведных» и не отправили.

И послали их не к «чудным девам, жемчугу подобным», а к усталой грязной солдатне, таскать по горам минометы. Да, товарищи «духи», таскаться с минометом в горах – это вам не в райских садах с полногрудыми девами вступать в интимные отношения. Вот теперь и запомните, что состоит миномет из следующих частей: ствол, опорная плита, лафет, все такое тяжелое. А еще и лотки с минами вам тащить придется. А коварные и довольные гяуры-минометчики налегке рядом с вами пойдут. Только прицел миномета вам тащить не доверят, его командир расчета сам понесет, не велика тяжесть.

– Мы, значит, их взяли! – показывает пальцем в сторону пленных подошедший к нам Леха, от возмущения и обиды он весь такой красный, впору хоть кипятком ссать, и громко негодующе шипит: – А как их использовать, так другим?

– Да пошли они все на хер! – кричу я и тоже чувствую, как закипает от обиды и несправедливости у меня моча, мрачно предлагаю: – Скидывай РД, ребята!

Разом скинули РД, а там, кроме боеприпасов и всякой прочей военной дребедени и амуниции, у каждого по две мины к ротному миномету. Чтобы минометный расчет разгрузить, каждому бойцу роты еще перед началом операции по две мины всучили. Такая мина тоже, между прочим, нелегкая штука, а в горах каждый лишний грамм тонной давит. Перед началом марша идем отдавать мины минометчикам, те такое «добро» ни в какую брать не хотят. Сначала матом переругиваемся:

– Возьми свою дуру! – требую я и протягиваю мину.