56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

– Неоднократно, – хмуро отвечает подполковник и видит уже разгромный приказ «О бардаке в воинской части» и свое позорное увольнение.

– И что? – поднял брови генерал.

– Вы сами все видите, – мрачно цедит подполковник, – добавить мне нечего.

– Вижу, – сухо кивает головой генерал. – Все вижу, а еще я вижу, что даже в таких условиях часть выполняет поставленные перед ней задачи, а личный состав не превратился в грязную толпу, а сохранил воинский дух, и дисциплина у вас не показная, а настоящая, такая у нас только на фронте была. Вы, подполковник, настоящий командир и офицер. А со снабжением я разберусь.

Комбриг от неожиданности даже уставную фразу «Служу Советскому Союзу!» не сказал, только покраснел немолодой мужик, как красна девица. А Настоящий Генерал дальше пошел, по жилым палаткам, по автопарку, по кухням и складам. Думаете, вру? Так я сам этот разговор слышал, а до этого про наше житье-бытье рассказывал и Генерала пищей угощал.

Почему я с заглавных букв его звание пишу да Настоящим называю? А сдержал он свое слово. Через неделю после его убытия к нам колонна грузовых машин подошла, а потом через день постоянно машины стали колоннами приходить. Все сменили – палатки, кровати, матрасы, постельное белье, обмундирование. Все новое привезли. Технику новую пригнали, все стрелковое вооружение поменяли, продовольственное снабжение улучшилось. Полевыми банями и вошебойками снабдили. Модули (сборные домики) стали строить. И такие комиссии и генералы бывали, не только одна сволочь в генеральских чинах ходила, нормальных мужиков тоже хватало.

С марта 1982 года «духи» из Пакистана поперли, обученные, хорошо вооруженные, а наше дело – закрыть тропы и перевалы, не пропустить. Да как закроешь-то, на каждую тропу пост не поставишь, а троп в горах немерено и не считано. Старались, как могли, операции не прекращались. Только ладонью такие пробоины не заткнешь, а вот руки замочишь.

Замочишь… Вот и мочили мы ручки в своей и чужой крови. Пороха нанюхались до тошноты. Повоевали, под такую мать, брали мы «духов», а они по нам стреляли. Но сказать, что особенно тяжелые бои были, не скажешь. И бойцы в нашей роте, бывшие мальчишки, тоже ко всему помаленьку привыкли. Выучились воевать и выживать, ну и злобы тоже набрались, тоже дело не последнее, без злости трудно воевать. Боевых потерь у меня во взводе не было, а вот желтуха была, от нее не спрячешься, не спасешься.

К марту из пятнадцати бойцов во взводе только восемь осталось. Учеба как таковая уже закончена была, гонять личный состав почти перестали. Кто кем дальше станет, это уже от личных качеств каждого солдата зависит, а основам их уже обучили.

Сходили на операцию, отдохнули, хозяйственными работами позанимались и опять вперед в горы, вот и вся служба. После полутора лет войны интуиция у меня обострилась, вот засады и чуял всеми фибрами души, в головной заставе мой взвод всегда ходил, полагался на мое чутье командир, вот потерь у нас в роте и немного было. Не перли мы на рожон. В бессмысленные и безнадежные бои не ввязывались. Было такое, что и отступали, не драпали, а именно отступали. Постреляем и сваливаем. Судите? Да как хотите. Вот только не всегда есть смысл «стоять насмерть». Да и ради чего? Зато потерь у нас в роте мало было, берегли мы личный состав, пацанов и их матерей берегли. Да и себя тоже, если уж совсем честно, нам до дембеля только пару месяцев оставалось. Обидно было умереть в самом конце службы. Берегли, вот только не всегда получалось…