58-я. Неизъятое

Туалет был на улице, в 20 метрах от больницы. Помню, иду туда и вдруг слышу откуда-то издалека — боже мой, Четвертая симфония Чайковского! Ой, кошмар! Где-то радиотарелка. Стою, слушаю, только живот очень болит. А больше музыку в лагере не слышала ни разу. Ни разу.

«Я так была счастлива, что попала в настоящий лагерь!»

Через два года привезли меня в Карлаг. Это целая цепь лагерей, а под Акмолинском — точка 26 для ЧСИР (членов семей изменников родины. — Авт.). 800 человек — жены начальников, генералов — привезли в голую степь. Сами выживали, сами строили себе бараки, носили саманные кирпичи — большие, безумно тяжелые. Только женщины.

Привезли меня, вижу: будка на проходной, сплошные бараки… Целый город! Я так была счастлива, что попала в настоящий лагерь! Там можно будет работать, зарабатывать кусок хлеба. В маленьких лагерях нет нормы, всех кормят одинаково. А здесь пайка 400 грамм, но можно заработать и 700.

Запустили нас в лагерь. Стоят три женщины, говорят: «Проходите, мы вас в баню проведем». Слышу человеческие интонации, и на душе становится… Рай, и все!

Дальше произошло что-то невероятное. Из бани нас отвели в маленький домик, где мы должны были находиться в карантине. Одна из женщин вышла на улицу, потом заходит и мне машет.

Выхожу — снаружи сидит Алиса.

Как я плакала! Даже сейчас плачу, две вещи не могу вспоминать спокойно: встречу с Алисой и встречу с мамой.

* * *

Алиса чистенькая была, хорошенькая. Каждый раз, когда приходил новый этап, выходила меня встречать.

Мне сразу дали инвалидную работу. Там была швейно-вязально-прядильная фабрика, где женщины огромными нормами шили гимнастерки, телогрейки — все для войны. Я вязала варежки. Толстые, огромные, для фронта. Алиса вышивала крестиком, шила кофточки, обшивала жен начальства. Мы и спали вдвоем.

Освободили Алису по амнистии, за полгода до конца срока. Дали для поселения поселок Майкадук под Карагандой, взяли счетоводом на шахту.

Скоро и я вышла. Приезжаю к Алисе в общежитие, а там мама сидит. Отсидела свой срок и приехала. Возвращаться в Москву ей тоже было нельзя.

Не виделись мы девять лет.

Пять сестер Геккер. Москва, 1929

* * *

К тому времени мы уже переписывались и с Ирмой. Она попала в Кемеровскую область, в Мариинские лагеря, и когда сказала, что она художница — Ирма заканчивала в Москве художественный институт, ей дали работу в клубе. Весь срок она там и провела, там же встретила своего будущего мужа, Сергея.

Он был уголовник, сидел за кражу. Волевой, красивый. В детстве они с братом, моим будущим мужем, нашли старую гранату, принесли домой, она взорвалась, ему оторвало руку. Решил, что он теперь никому не нужен, стал хулиганить, связался с какими-то… Его арестовали, он сбежал, снова арестовали…

В лагере Ирма родила девочку. Когда она освободилась, Сергей увез их в Медвежку, деревню в Кемеровской области, в тайге, нашел место бухгалтера в лесхозе. Дороги туда не было, ехали на лошади. Тайга, едут через лес, и вдруг открывается огромное пространство. Ирма — она всегда была восторженная — рассказывала, что это был самый счастливый момент ее жизни.

В Медвежке им дали избушку, Ирма родила сына, он сейчас профессор в Новосибирской академии, археолог. Жили хорошо, Сергей кормил семью. Это было большое счастье.

«Эти страхи — они особенные»

Мы все время боялись второго ареста, уничтожали все письма. Не только мы, сосланные, боялись тогда все люди. Вообще все. Эти страхи — они особенные. Вот тут начинает болеть, в животе. У Алисы было ужасное положение, аппарат на ноге развалился, ходить она не могла, поехать в Москву за новым было запрещено, и я на саночках возила ее на работу.

* * *

Когда прошел XX съезд, мы подумали: ну наконец-то, пришло время говорить о лагерях. Мы должны быть очень благодарны за это. Злости? Нет, злости у меня не было, это же глупо. И потом: работа уже была любимая, дети…

После лагеря нас отправили на вечное поселение, но мама сказала: «Ничего вечного не бывает! Вот увидишь, ты еще будешь играть на рояле, ты еще будешь в Москве!» Так и случилось.

Домой я вернулась через 17 лет.

ССЫЛЬНЫЙ РОЯЛЬ

«Рояль папа купил в 1922 году, когда они с мамой переехали в Россию из Америки. Маленькая я всегда мечтала, что буду давать концерты, а мама и папа будут сидеть, слушать и кушать шоколад. Но папу расстреляли, маму отправили в Коми, наше имущество конфисковали — только рояль и спасли.

В 1949-м сестрицы послали его мне в ссылку. После лагеря нас отправили на вечное поселение, но мама сказала: «Ничего вечного не бывает! Вот увидишь, ты еще будешь играть на рояле, ты еще будешь в Москве!» Так и случилось. Через 10 лет мы с роялем вернулись домой».

Александра Ивановна Петрова «Столько молчишь — иной раз забываешь, что боялась сказать»