58-я. Неизъятое

Другие лагеря мы оповестили: повесили флаги с черной полосой, сделали воздушных змеев, к ним привязывали листовки: «Нас стреляют, сообщите в Москву», — зажигали фитиль и поднимали в воздух. Когда фитиль догорал, листовки разлетались по всему городу.

* * *

Разбираться приехала комиссия из Москвы, якобы от самого Берии. А у нас уже письменные претензии были. Свободу мы не требовали, требования у нас были бытовые. Чтобы сняли решетки с окон, не запирали двери бараков на ночь, сняли номера с бушлатов, разрешили свидания и письма, пересмотрели дела. «Ну, номера, — нам говорят, — можете хоть сейчас снимать». И все начали срывать свои номера.

Было и еще одно требование: чтобы не преследовали организаторов забастовки. Его комиссия не выполнила.

В конце июня мы узнали, что готовится силовое подавление восстания, в 5-м лаготделении использовали пожарные машины и войска. 1 июля даже у нас в лагере были слышны автоматные и пулеметные очереди оттуда, на следующий день с одной из вышек бросили камень с запиской: «В пятой зоне много убитых и раненых». Мы начали готовиться к концу.

Подавили восстание большой кровью. Мужчин расстреливали, а женщин рубили топориками. Тех, про кого было известно, что они принимали участие в организации восстания, под видом безобидного этапа отправляли на материк, а потом на Колыму или во Владимирский централ. Меня к организаторам не отнесли и просто перевели в другой лагерь.

Про участие в забастовке мы все вспоминаем с гордостью. Конечно, в основном после нее все осталось как раньше (единственное — разрешили письма, сняли решетки и спороли номера), но мы считали, что все равно победили: власть поняла, что держать группы вооруженных людей опасно, и впервые стала разговаривать с нами по-человечески.

Айна

В Германии я провел почти месяц. Мы с товарищами договорились, что каждый найдет хозяйство, где будет работать, пока нас не отправят домой, просто чтоб познакомиться с Германией.

Я тоже нашел себе хозяйство. У хозяйки — ее звали Эльза — муж погиб на фронте, осталась дочь Айна, 16 лет. Шла весна, начинался сезон. И так получилось, что на все работы нас с Айной отправляли вместе. Скоро я уже сам не мог без нее обходиться.

Через месяц мы собрались уезжать. Хозяйка расстроилась. Говорит: «Зачем тебе уезжать? Там тебя ждет Сибирь, а Сибирь — холодная страна. Оставайся. Тебе — 20, Айне — 16, будьте хозяевами».

Я уже был готов остаться. Но так случилось, что, когда нужно было ехать, я образ Айны словно потерял. До сих пор не могу вспомнить ее в тот последний день, ее глаза.

Иногда думаю: как я ушел, с каким лицом? Словно не я, а кто-то другой такую штуку мне сделал. Сначала Всевышний показал образ матери, когда я должен был умереть. А потом скрыл образ Айны, потому что моя судьба была иной. Поэтому я никогда не жалею, что был в застенках, что оказался в лагере. Если бы я просто вернулся в Союз или сразу попал в ГУЛАГ, сегодня я бы оказался совсем другим человеком.

ПИСЬМО ИЗ ТЕЛЯЧЬЕГО ВАГОНА

«Письмо родителям я выбросил в щель вагона в Киеве, на этапе в Москву. Гляжу: женщина какая-то идет, оглядывается испуганно, поднимает — и бегом убегает. Если бы не она, родители бы вообще не узнали, что я арестован и получил 25 лет».

Иоанна Мурейкене «Мы поцеловали литовскую землю, будто причастие приняли»