58 с половиной или записки лагерного придурка

-- 133 -ерунды. В должности командира эскадрильи он спал с женами двух своих непосредственных начальников, и обиженные мужья подстроили ему хозяйственное дело: нехватку бензина или еще что-то в этом роде.

Вместе с ворами дважды Герой отбирал у сокамерников передачи -- не целиком, а по-честному, половину. Вместе с ворами и хавал. Продуктов у них накопилось много, их хранили на "решке" -- решетке окна. Не боялись, что украдут -- кто осмелится?.. Один доходяга осмелился, и расправа была короткой: ухватив доходягу за рубаху и мотню штанов, летчик поднял его высоко в воздух и отпустил. Тот грохнулся о цементный пол -- и не поднялся, унесли в лазарет. Не знаю, выжил ли.

Да, дикий человек был Панченко. Но интеллигентов уважал. Узнав, что под нарами живет профессор Попов -- тихий, глубоко религиозный старичок, биолог, кажется, -- Герой потребовал, чтобы Попов вылез на свет божий:

-- Ты правда профессор? -- а получив утвердительный ответ, согнал кого-то с нижних нар и уложил туда профессора. Тот сопротивлялся: его пугала шумная и безобразная жизнь камеры; под нарами, затаившись в темноте, старик мог шопотом молиться. Но Панченко настоял на своем.

Профессор затих. Полежал с полчаса и сказал:

-- Товарищ Панченко, можно к вам обратиться?

-- Обращайся.

-- Я хочу попросить вас об одолжении.

-- Каком?

-- Нет, вы пообещайте, что сделаете. Да это нетрудное!

-- Ну, обещаю.

-- 134 -

-- Товарищ Панченко! Можно, я залезу обратно под нары?

Панченко разрешил.

Недели через две после драки с Васькой в камеру вернулся из карцера Никола Сибиряк. Это был серьезный вор, не чета той мелюзге, с которой мы имели дело раньше.

Никола был уже в курсе всего, что у нас произошло в его отсутствие.

Подсел ко мне, уважительно поговорил. Похвалил:

-- Ты духарь.*****) А Васька, падло, много на себя взял. Он порчак, натуральный торбохват, его уже приземлили, лишили воровским куском хлеба... Слушай, ты все-таки, когда тебе кешер обломится, немножко мне давай. Немножко. А то неудобно, понял? А не будет у тебя, возьми у нас. -- Своими светлыми широко расставленными глазами он показал на решку, утыканную пайками и свертками с едой. -- У нас много.

Я его понимал: Николе не хотелось шумного скандала, зачем? У них действительно еды было много. Но для поддержания авторитета надо было взимать с меня хотя бы символическую дань. И я пошел на компромисс, мне тоже не хотелось скандала. Угощал его чем-нибудь, но от его угощения мягко отказывался.

Воры относились с Николе с почтением, даже с подобострастием. Сама кличка "Сибиряк" этому способствовала: сибирские воры считались наиболее уважаемыми. За ними следовали ростовские -- а московские стояли на нижней ступеньке иерархической лестницы.

Сибиряк большую часть дня сидел в задумчивости у окна на верхних нарах -- воры предпочитают верхние, потому что там можно играть в карты, не боясь, что вертухай увидит через волчок. Или ходил по камере, голый до пояса, в белых кальсонах, заправленных

-- 135 -в хорошие хромовые сапоги. На животе у него розовели еще свежие шрамы -- штук пять параллельных полосок. Это он резал себе живот, чтоб не пойти на этап. Способ был довольно распространенный: оттягиваешь кожу и режешь бритвой, ножом или осколком стекла. Раны не глубокие, только кожа, ну, и соединительная ткань -- а крови много; зрелище пугающее! Правда, со временем врачи перестали пугаться. Накладывали несколько скобок, талию как кушаком обматывали бинтом и выносили вердикт: может следовать этапом.

Слушать "романы", которые тискали на нарах интеллигенты (пересказывали книги или фильмы; фильмы были по моей части) -- этого Никола не любил, не мог сосредоточиться. Его мозг -- думаю, не совсем здоровый -- был занят какими-то своими мыслями. Пока остальные по-детски увлеченно слушали, Сибиряк расхаживал по проходу, обхватив плечи руками, и тихонько напевал:

... Ту-ру, ту-ру, ту-руту... полный зал,

Волчицею безжалостной опасной,

Я помню, прокурор ее назвал.

Хотела жить счастливо и богато,

Скачки лепить, мадеру, водку пить -

Но суд сказал, что ваша карта бита

И проигрыш придется уплатить.

Скачки лепить -- заниматься квартирными кражами. Всех слов песни Никола, по-моему, не знал; не знаю и я. А мотив был "Зачем тебя я, миленький узнала".

Там на Красной Пресне, я впервые услышал знаменитую "Цент

-- 136 -ралку" -- или "Таганку", кому как нравится. Ее очень трогательно пели на верхних нарах:

Цыганка с картами, дорога дальняя,

Дорога дальняя, казенный дом:

Быть может, старая тюрьма центральная

Меня, несчастного, по новой ждет.

Централка! Те ночи полные огня...

Централка, зачем сгубила ты меня?

Централка, я твой бессменный арестант,

Пропали молодость, талант в стенах твоих!

Отлично знаю я и без гадания:

Решетки толстые нам суждены.

Опять по пятницам пойдут свидания

И слезы горькие моей жены. Припев, и потом:

Прощай, любимая, живи случайностью,

Иди проторенной своей тропой,

И пусть останется навеки тайною,

Что и у нас была любовь с тобой...******)