Належ.
Тем для разговора француженки с французом? Нет, сударыня, существует лишь одна такая тема. Одна-единственная, но ее можно варьировать до бесконечности. В будущем я стану рассуждать на эту тему, если позволите, совсем иначе и буду любезным, привлекательным, почти очаровательным.Жермена.
Я как раз собиралась вас об этом просить.Належ.
Хотите, я переменюсь сейчас же?Жермена.
Только поскорей! Даю вам три минуты. Меня ждет горничная.Належ.
Только три минуты? В таком случае это будет краткое изложение, конспект. Но все самое существенное я включу, и, надеюсь, вы будете удовлетворены.Жермена.
Господин де Належ, три минуты истекли.Належ.
Да, но я уже успел вам понравиться.Жермена.
Понравиться — это слишком сильно сказано; однако не скрою, что нахожу вас гораздо приятнее, чем недавно.Належ.
Вот то-то оно и есть. Вы находите меня любезным оттого, что я говорю с вами, как те, кто вас не любит, а только тешится созерцанием вашей красоты. Я вам понравился потому, что в моих словах был привкус лжи. Сударыня, что ни говорите, а на женщин действует только притворство.Жермена
Належ.
Нет, сударыня.ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Жермена
одна.Жермена.
Он забыл свою книжку… «Возлюбленные Пьера де Ронсара»… Разумеется, Шамбри говорил мне не особенно новые вещи, не такие, которые еще никогда никем не произносились и никогда уже больше не будут произнесены. Но он вкладывал в них столько очарования и нечто такое, что свойственно только ему. А чудачества Належа, вероятно, тоже не так уж новы. Но они нестерпимы… «Возлюбленные Пьера де Ронсара»… А правда, он кладет цветы в книжку любимых стихотворений. Эта привычка трогает меня. В сущности, Належ — хороший человек. Вот барвинок, которым отмечены самые нежные стихи.Поэт господина Належа, быть может, и прав.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Жермена, Шамбри.
Жермена.
Вы?!Шамбри.
Я подстерегал. Я вернулся. Как вам, вероятно, надоел этот мужлан… Наконец-то мы одни! Мне столько нужно сказать вам…Жермена.
Вы подстерегали? Вы вер… Господин Шамбри, сделайте мне удовольствие — уйдите! Вы входите, как вор… У вас такой вид, словно вы вылезли из шкафа. Это смешно.Шамбри.
Нет, это не смешно. Вы хотите сказать, что это неприлично. Вы правы, это неприлично. Я отлично сознаю это.Жермена.
Это просто смешно.Шамбри.
Скажем лучше: непозволительно. В этом и заключается трудность нашего положения.Жермена.
Что вы говорите?Шамбри.
В этом трудность нашего положения. Тут множество трудностей. А потому, сударыня, не надо затягивать. Это было бы крайне неосторожно. Именно «до» рискуешь скомпрометировать женщину. Именно «до» совершаются все неловкости, все бестактности. Право же… «После» действуешь сообща, согласованно, по уговору. Действуешь осторожно и избегаешь опасностей. Скомпрометировать женщину «после» может только озорник или безнадежный дурак… да еще, пожалуй, дикарь вроде Належа… Вот у кого все отпечаталось бы на лице крупными буквами, как номера на фишках для лото, — если бы только женщина — бедняжка — выказала ему благосклонность!Жермена.
Господин Шамбри, меня ждет горничная. Ступайте!Шамбри.
Сделать неосторожность «после» — непростительно, в то время как «до» даже самый благовоспитанный мужчина не может ни за что поручиться. Не уверен, что мы уже не обратили на себя внимание. Этого не миновать.Жермена.
Странно, что я не сержусь на вас еще больше. Признайтесь, что и вам самому это кажется странным.