5том. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне

— Греков, исповедующих религию иудеев, — сказал он, — можно встретить лишь среди черни и среди варваров, которые шатаются по Греции, промышляя разбоем и бродяжничеством. Впрочем, я допускаю, что сторонники секты Заики соблазнили некоторых невежественных греков, внушив им, будто в еврейских книгах можно отыскать мысли Платона о божественном промысле [244]. Вот какую выдумку они стараются распространить.

— Несомненно одно, — заметил Галлион, — иудеи признают единого бога — незримого, всемогущего, зиждителя мира. Но это вовсе не значит, что они поклоняются ему с должным благоразумием. Они объявляют, будто бог этот враждебен всему, что чуждо иудейству, что он не терпит в своем храме ни образов других богов, ни статуй императора, ни даже собственных изображений. Они именуют нечестивцами тех, кто из тленной материи изготовляет богов по образу и подобию человека. Утверждая, что бог не может быть изваян из мрамора или бронзы, они приводят различные доводы; некоторые из этих доводов, признаюсь, весьма убедительны и отвечают тому понятию о верховном божестве, которое мы себе создаем. Но что сказать, дражайший Аполлодор, о боге, который столь враждебен государству, что не терпит в своем святилище статуй императора? Что сказать о боге, которого возмущают почести, воздаваемые другим богам? И что сказать о народе, который приписывает своим богам такие чувства? Иудеи смотрят на латинских, греческих и варварских богов, как на богов враждебных, и доходят до такой степени суеверия, что думают, будто владеют полным и абсолютным знанием божества, таким знанием, к которому нельзя ничего прибавить и от которого нельзя ничего убавить.

Вам ведомо, дорогие друзья, что недостаточно проявлять терпимость ко всем религиям, надобно относиться к ним с уважением, признавать, что все они святы и равны друг другу из-за искренней веры людей, их исповедующих, и что они, подобно стрелам, пущенным из разных мест в одну мишень, соединяются в лоне бога. Лишь такая религия, которая не терпит других, сама не может быть терпима. Если позволить ей распространиться, она уничтожит все остальные. Да что я говорю! Религия столь свирепая — вовсе не религия, она скорее отдаляет, а не связывает воедино людей благочестивых, она рассекает, подобно лезвию, священные узы. Исповедовать такую религию — значит предаваться кощунству, величайшему из кощунств. Ибо поклоняться божеству в одной-единственной форме и подвергать его поношению во всех других формах, которые оно принимает в глазах людей, — значит наносить ему самое жестокое оскорбление.

Как! Принося жертвы тому Юпитеру, что с покрытой головой, я стану препятствовать чужеземцу приносить жертвы Юпитеру, чьи власы, подобные цветам гиацинта, свободно падают на плечи; и я осмелюсь при этом считать себя поклонником Юпитера, будучи на деле нечестивцем? Нет! Нет! Человек верующий, близкий бессмертным богам, в равной мере близок всем людям благодаря религии, обнимающей и землю и небеса. Сколь отвратительно заблуждение иудеев, полагающих себя благочестивыми, потому что они поклоняются лишь своему богу!

— Они совершают над собой обряд обрезания в его честь, — заметил Анней Мела. — Дабы утаить это уродство, они вынуждены, отправляясь в общественные бани, скрывать чехлом то, что по здравом рассуждении не должно ни кичливо выставлять напоказ, ни прятать, словно нечто постыдное. Ибо одинаково смешно видеть свою гордость или позор в том, что присуще всем мужчинам. И мы не без основания страшимся, друзья мои, распространения иудейских обычаев в Империи. Впрочем, не следует бояться, что римлянам и грекам придется по вкусу обрезание. Мало вероятно, что обычай этот проникнет и в среду варваров, которые, однако, испытали бы при этом меньше неудобств, ибо в большинстве своем они настолько нелепы, что почитают постыдным, когда мужчина появляется обнаженным среди других мужчин.

— Кстати! — вскричал Лоллий. — Когда наша нежнейшая Канидия, прекраснейшая среди эсквилинских матрон, посылает своих красавцев рабов в термы, она приказывает им надевать короткие штаны, ибо готова завидовать каждому, кому доведется увидеть то, что ей всего дороже в них. Клянусь Поллуксом! По ее вине их станут почитать иудеями, а ведь такое предположение оскорбительно даже для раба.

Луций Кассий продолжал с раздражением: