5том. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне

— Не рассчитывай увидеть все эти необыкновенные чудеса, Марк, — сказал он. — Хоть люди и способны на величайшие сумасбродства, но не этому низкорослому ткачу-иудею, изъясняющемуся на ломаном греческом языке, прельстить их своими россказнями о сирийском Орфее. Бог рабов способен лишь сеять смуту да раздувать мятежи, но их быстро потопят в крови, и он не замедлит погибнуть вкупе со своими почитателями на арене цирка, в когтях хищных зверей, под рукоплескания римского народа.

Оставим в покое Павла и Сосфена. Их мысли не помогут нам в тех поисках, коим мы предавались, когда они так некстати прервали нас. Мы стремились проникнуть взором в грядущее, которое боги уготовляют миру, — не нам, любезные друзья, и не мне, в частности, ибо мы согласны вынести все, что выпадет нам на долю, — но нашему отечеству и всему роду людскому, предмету нашей любви и сострадания. Нет, что бы ни говорил на сей счет Марк, не этому иудею-ковровщику с воспаленными веками дано назвать нам имя бога, который свергнет Юпитера с престола.

Галлион прервал свою речь, чтобы отослать ликторов, которые недвижной шеренгой стояли пред ним со связками прутьев на плечах.

— У нас нет нужды в этих розгах и секирах, — произнес он с улыбкой. — Наше единственное оружие — слово. Пусть же наступит день, когда во всем мире не останется иного оружия! Если вы не слишком утомлены, друзья мои, пройдемте к Пиренскому источнику. На полпути нам встретится древняя смоковница, под которой, как гласит предание, обманутая Медея [259]обдумывала планы своей жестокой мести. Коринфяне почитают это дерево в память ревнивой царицы и вешают на него обетные дощечки: ведь им-то Медея делала одно лишь добро. Дерево это увенчано густой кроной, а ветви его, склонившись до земли, пустили в нее корни. Мы укроемся в его тени и дождемся за беседой часа купания.

Детям надоело преследовать Стефана, и теперь они играли в бабки на обочине дороги. Торопливо шагавший апостол невдалеке от места, где совершались казни, повстречал иудеев, идущих толпой из Кенкрейской гавани узнать о решении проконсула относительно синагоги. То были друзья Сосфена. Люди эти были крайне раздражены против иудея из Тарса и его сторонников, которые хотели изменить закон. При виде человека, утиравшего рукавом залитые кровью глаза, им показалось, что они узнали его, и один из них, схватив проповедника за бороду, спросил, не Стефан ли он, сторонник Павла.

Тот с гордостью отвечал:

— Да, он перед вами!

В тот же миг Стефана повалили наземь и стали топтать ногами. Подбирая булыжники, иудеи вопили:

— Это богоотступник! Побьем его камнями!

Двое самых неистовых пытались вырвать из земли установленный римлянами дорожный столб, чтобы обрушить его на Стефана. Камни с глухим шумом ударялись об изможденное тело апостола, который громко кричал:

— О, сладчайшие раны! О, блаженные муки! О, живительные терзания! Я зрю Иисуса!

В нескольких шагах от дороги старик Посохар, расположившись в кустах толокнянки, под журчание источника ласкал гладкие бедра Иоэссы. Раздосадованный шумом, он невнятно проворчал, уткнувшись лицом в кудри юной девушки:

— Убирайтесь прочь, подлые скоты, и не мешайте утехам философа!

Несколько минут спустя какой-то центурион, проходя по опустевшей дороге, поднял Стефана, дал ему выпить глоток вина и протянул тряпку, чтобы тот перевязал свои раны.

Тем временем Галлион, сидевший с друзьями под деревом Медеи, говорил:

— Если вы любопытствуете узнать имя преемника владыки людей и богов, поразмыслите над словами поэта:

Родит Юпитера супруга сына,

[260]И он сильнее будет, чем отец.

Поэт имеет в виду не божественную Юнону, а самую прославленную из смертных женщин, с которыми сочетался повелитель Олимпа, многократно менявший свой облик и своих возлюбленных. Мне представляется неоспоримым, что власть над вселенной должна перейти к Геркулесу. Я уже давно пришел к этому твердому убеждению на основании доводов, почерпнутых не только у поэтов, но также у философов и ученых. Верховную власть сына Алкмены я, так сказать, заранее приветствовал в развязке моей трагедии «Геркулес на Эте», которая заканчивается такими стихами:

О ты, великий победитель чудищ,
Вселенной замиритель, будь же к нам
И добр и милосерд! Воззри на землю,
И если чудище в обличье новом
Опять явилось устрашать людей, —
Испепели его ударом молний!
Ведь ты умеешь громовые стрелы
Метать еще искусней, чем отец.