6 ½

– Думаю, вы маньяк, – будничным тоном заключает она. – Вы что-то хотите узнать, – пытливо смотрит на меня, пытается считать реакцию, – Что-то относительно тела? – «Ох, не выдать бы себя, не выдать!». – А как узнаете, сделаете так, словно меня и не было?

Эти слова выбивают из меня дух, но следом в голове разливается эйфорическое щекотание. «Так и знал! Ты не могла сама это понять, наверняка это Крушина подсказывает тебе! Она помнит, что такое «охота», она помнит, чем они заканчиваются. Она знает меня, она помнит, что случилось между нами, она велит тебе меня опасаться!».

– Что за глупости! – улыбаюсь как можно более миролюбиво, а сам почти невесом, эйфорическое тепло разливается от груди к кончикам пальцев. – С чего ты это взяла?

– Мне делают уколы и перевязки, заботятся о выздоровлении тела, но вот это, – она подняла руки и продемонстрировала короткий ход привязи, – явно не для моей безопасности.

«Ну давай, Крушина, покажись! Ради этого я даже рискну!».

Опираюсь рукой на кровать, наклоняюсь вплотную, заглядываю в ей глаза.

– Это потому, что ты в прошлый раз напала на меня.

«Давай же, давай! Я в зоне атаки!».

Смотрю то в правый, то в левый глаз, ищу намёки, знаки, что подскажут мне, что Крушина там, дрожу от предвкушения удара. Но на меня строго смотрит лишь «Авионика».

Десять секунд, двадцать, тридцать. Сердце колотится. Ничего не происходит. Но вдруг…

– Не без причин, – цедит она.

Мурашки продирают по спине, волосы на затылке встают дыбом. Лоб изнутри черепной коробки словно щекочут пузырьки шампанского.

– Глава?

Вздрогнув всем телом, отшатываюсь от кровати. В дверях стоит недоумевающая Энола Гай с подносом еды. «Чёрт, я и забыл о ней!».

– О, время обеда! – чувствую, как кровь ударяет в лицо. «Улыбайся, и ничего не объясняя, ретируйся». – Не буду вам мешать!

На ватных ногах просачиваюсь в коридор и, обессилев, опираюсь на стену. Меня бьёт мелкая дрожь от гремучей смеси ужаса и восторга. Не в силах совладать с собой, закисаю от смеха.

«Как же восхитительно!! Аааа! До чего же хорошо!».

Пятый

Не знаю, что за затмение на меня нашло.

Стоя у завобмундирования, я твёрдым голосом потребовал отдать мне рюкзак девушки из изолятора. Если бы он задал хоть один вопрос, я бы просто убежал. Но завобмундированием лишь кивнул и через полминуты передо мной лёг прозрачный пакет с рюкзаком внутри.

Я даже опешил от лёгкости, с которой всё получилось.

Пока шел с пакетом до своей комнаты, был скован: если бы хоть кто-то спросил у меня, что в пакете, я бы без разговоров бросил пакет и сбежал. Но никто не спрашивал.

И стоило за моей спиной закрыться двери комнаты, я тут же расслабился: рюкзак теперь в моем пространстве, значит, теперь он мой.

Давненько меня ничто так не будоражило.

Мой трофей выглядел удручающе. Когда-то, может быть, он был аккуратным и симпатичным, но сейчас изломан, и наполовину бурый от засохшей крови. Во мне снова шевельнулась вина: нужно было быть аккуратнее с ней тогда!..

В большом отделении нашлись лопнувшая от удара бутылочка воды, разбухшие от воды и крови тетради, пенал с ручками – всё испорчено. Не пострадал пропуск в ВУЗ, поскольку был заламинирован. «Кафедра лесного дела» – ого, необычно. Преображенская Авионика Дмитриевна – хах, родители у неё оригиналы, конечно. Надо будет узнать потом, что означает это имя. Третий курс – так-так, ей что, действительно двадцать? На год старше меня: а по ней и не скажешь.

На дне рюкзака, посреди пластиковой трухи, что осталась от футляра помады, и связки ключей, нашелся телефон. Девчачья розовая раскладушка, но корпус металлический – удар выдержал. Сомневаюсь, что потоп он пережил, но внутренности под батарейкой живые. Пробую включить: и, о чудо, монитор загорается.

Правда, телефон совсем разряжен.

Телефон пошел в карман – на новом задании можно будет попробовать зарядить его и перебросить с него музыку.

В отдельном кармашке рюкзака нашлись наушники-вкладыши: слава богу, чёрные. Они тоже в карман – это временно, при случае обменяю на свои.

Пока укладывал вещи назад в рюкзак, опять невольно включил охотника. Обложки тетрадей – в основном пейзажи: утёс, гора, море. У неё крупный почерк, округлые буквы, но почти ничего нельзя разобрать. Иногда попадаются квадратики на полях – наверное, рисует, заскучав на лекции. Она с силой давит на ручку, когда пишет – продавливает лист. Смотрю в пенал: так и есть – у ручек обломанные кончики. Ручки у нее обычные, а механический карандаш очень девчачий. Ластик такой крохотный – почему не купишь себе новый?..

«Хватит!».

Устыдившись, быстро свалил всё обратно и затолкал рюкзак под кровать. Сердце часто стучало, мне стало не по себе.

Я поймал себя на мысли, что мне интересно посмотреть, что у неё в телефоне. Что на заставке? Какой у нее рингтон? Что она снимает на фотокамеру?

Мне хотелось узнать о ней побольше.

Телефон жёг грудь через карман. Затмение нашло на меня второй раз за день: я вынул рюкзак из-под кровати.

«Если хочу узнать побольше, можно просто спросить у нее лично».