6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине

Восемь шрапнелей внезапно разорвались над усталым, отдыхающим противником, густым белым дымом покрыли повозки, людей, лошадей и деревья ближнего леса. В один момент дорога опустела, и в надвигающихся сумерках были видны лишь перевернутые с испугу повозки и судорожно бившиеся в повозках несчастные лошади.

Ночь скрыла результаты первых боевых выстрелов 6-й батареи, нарушивших тишину осеннего вечера 6 октября 1914 года.

* * *

Стреляя первый раз по живой цели, я испытал неприятное ощущение. Стрелять мне приходилось много, но целью всегда бывали деревянные мишени. Здесь же были живые, усталые люди, и если бы они были бы еще не так близко от меня, моя первая боевая стрельба «по противнику» не произвела бы, может быть, на меня такого неприятного впечатления. Кроме того, я сам в это время не подвергался ровно никакой опасности и расстреливал их совершенно спокойно. Но странно то, что на следующий день этого угнетенного состояния у меня уже не было, и оно уже больше никогда и ни при каких обстоятельствах не появлялось в продолжение всей войны, наоборот, хорошие попадания моих снарядов доставляли мне большое удовлетворение. Люди как будто перестали быть для меня людьми и превратились в те же деревянные подвижные мишени.

Что касается моего ближайшего помощника и свидетеля этого боя Н. А. Тиличеева, то он был в полном восторге, в эту ночь долго не мог заснуть и, конечно, не давал спать и мне.

* * *

Итак, германцы не только должны уже были быть осведомленными о том, что луговой берег Вислы в этом месте занят нашими войсками, но должны были принять некоторые меры предосторожности в этом районе, а между тем на следующий день оказалось, что они совершенно еще не подозревали нашего здесь присутствия.

Утром все селения уже были заняты германской пехотой, видимо, выставленным в нашу сторону боковым заслоном, и одиночные люди бродили совершенно беспечно у этих селений.

Пехота наша пока воздерживалась от открытия огня и сидела, притаившись, в своих окопах.

Как раз против моего наблюдательного пункта появляются три человека: два офицера и солдат. Один из офицеров, пятясь задом, чертит каблуком границу окопа. Затем появляются с лопатами рабочие, и вскоре окоп готов. Рабочие удаляются, и на смену им из деревни Пшедваржица выходит взвод пехоты и направляется к новому окопу. Я вижу ясно, как немцы, подняв высоко головы, отбивают ногу. Перед окопом они останавливаются, выстраиваются в две шеренги, соскакивают в него – и в этот момент четыре шрапнельных разрыва 6-й батареи окутывают своим дымом их фигуры. Когда дым несколько рассеялся, в окопе жизни уже не было. Этот окоп был ночью засыпан, и больше уже никто к нему не подходил никогда.

* * *

Потекла однообразная, довольно скучная жизнь позиционного характера, прерываемая по временам неожиданными боевыми эпизодами, заставляющими на это время всю батарею сразу стряхнуть с себя сонливость, навеянную слишком скучной обстановкой. Редкая орудийная перестрелка, одиночный ружейный выстрел по неосторожно высунувшемуся противнику сухо прорежет воздух, глухо отдастся в зарослях острова и покатится дальше – далеко по водной поверхности Вислы. Солдаты явно скучают, бесконечно пьют чай, а затем спят целыми днями, свернувшись под отсыревшими своими шинелями в углу орудийного окопа или в лесу за позицией.

– Ваше высокоблагородие, наши разведчики убили в камышах дикого кабана, – доложил мне старший в команде разведчиков фейерверкер Романов.

– Ну что же, молодцы.

Окружные леса и камыши кишели дичью, и потому доклад моего старшего разведчика меня нисколько не удивил.

Романов мнется и, видимо, хочет еще что-то сказать.

– Ну, что еще?

– Разрешите доложить: только баба плачет.

Так вот какого кабана убили разведчики! Иду расследовать дело: баба действительно плачет над мертвой небольшой свинкой. Первым делом постарался утешить бабу: спросил, сколько ей заплатить за свинью? Баба перестала плакать и заявила, что она будет довольна, если я дам ей пять рублей. Я дал ей десять, и дело было улажено.

– Чтобы битых «диких кабанов» больше не было, понял?

– Так точно, ваше высокоблагородие. – Романов совсем смущен.

В этот день мы ели щи со свининой. На следующий день борщ, и из борща вытаскиваю куриную ногу. Зову Романова.

– Это что такое?

– Кабанятина, ваше высокоблагородие, – совершенно не смутившись моим вопросом, отчеканил, подергивая длинными рыжими усами, Романов.

– Так вот, если еще раз замечу такую «кабанятину», то ты как старший в команде пойдешь под суд.

– Понимаю, ваше высокоблагородие.

Появление «кабанятины» прекратилось.

Ко мне зашел командир 1-й роты штабс-капитан Ерченко:

– У меня к вам просьба: мы сейчас в лодках отправляемся на разведку на неприятельский берег. Следите за нами и не дайте нас немцам в обиду…

– Хорошо. При первой тревоге у противника я дам вам знать одиночным выстрелом, а затем постараюсь, как смогу, исполнить вашу просьбу.