60 лет-не возраст №2-2006

Те, кто знал Лесьмяна, вспоминали о нем одновременно с теплотой и сочувствием. Внешне он был немного забавный — маленького роста, худощавый, рано облысевший, со щеточкой жестких коротких усов, то очень общительный и разговорчивый, то вдруг замыкавшийся в себе. Спасением для него были «три мои девочки», как называл он жену и дочерей. Это был тот редкий случай, когда члены семьи безоговорочно поддерживали в муже и отце увлеченность занятием, не приносившим никакого дохода, — сочинением стихов, — и никогда не попрекали его скудными заработками на казенной службе.

Наконец в самом начале 1930-х годов Лесьмян обрел кое-какую известность как поэт. В этом сыграло определенную роль огромное уважение к его таланту молодых литераторов, прежде всего поэтов Юлиана Тувима и Константы Галчиньского. Благодаря их усилиям в 1931 году Лесьмян получил первую и единственную в своей жизни национальную литературную премию. На церемонии вручения премии произошел смешной эпизод: она официально именовалась «Премия молодых», и когда с трибуны огласили возраст лауреата — 54 года, по залу прокатился смешок, сменившийся аплодисментами.

Нотариальные дела давались Лесьмяну куда хуже, чем стихи.

В 1934 году, не проявив должного внимания, он зарегистрировал какую-то мошенническую сделку как правомерную, попал под следствие, был подставлен и оболган коллегами-юристами — и только по благоволению властей избежал тюрьмы. После этой истории Болеслав стал молчаливым и замкнутым.

Жизнь шла, дети выросли. Старшая дочь вышла замуж и уехала в Париж. Младшая довольно успешно начинала артистическую карьеру. За ней весьма галантно ухаживал некий симпатичный молодой человек, отношения развивались, последовало предложение руки и сердца. По правилам приличия девушка привела жениха домой — познакомиться с родителями. Узнав во время застолья, что его невеста еврейка, хоть и крещеная, а будущий тесть — «стихоплет», жених с грохотом отодвинул стул и ушел не попрощавшись, буркнув только что-то насчет «затаившихся жидов, от которых житья нету». Через час после этой гнусной выходки у Лесьмяна случился сердечный приступ — первый и последний в его жизни, потому что сердце его не выдержало потрясения.

На дворе стоял 1937 год, до войны оставалось два года, до трагедии варшавского гетто — шесть лет. Поэту не суждено было узнать, что в 1943 году его жену и одну из дочерей отправили в лагерь смерти Маутхаузен.

Большинство великих польских поэтов XIX столетия были политическими трибунами, мечтавшими о национальной независимости родины. Лесьмян никогда не интересовался политикой. Он был поэтом сугубо лирическим, стихийным, природным. За пристрастие к темам природы его звали «лесовиком» и «колдуном», за мрачноватый колорит и сквозную тему смерти — «ангелом». Но все сходились в том, что среди польских поэтов первой половины XX столетия Лесьмяну нет равных в искусстве виртуозного владения словом. Молодой Юлиан Тувим, шутник и задира, при встрече целовал Лесьмяну руку и вполне серьезно говорил: «В стихах вы — пан, а я холоп, мне не зазорно». И он же много позднее сказал: «Где-то на небесах есть королевство поэзии, а Лесьмян — случайно свалившийся оттуда к нам в Польшу посол этого королевства».

БЕССОННИЦА
Полночь. Блеск воды в колодце,
Лунный свет сквозь окна вкось,
Силой и бессильем льется
Лунный свет сквозь окна вкось,
Безымянны и понуры
Тучеходы белокуры,
Резкий свет, и сумрак хмурый,
И какой-то третий гость.

Слушаю, настороженный,
Мне послышался сейчас
Чей-то стук, глухой и сонный,
Мне послышался сейчас…
Кто стучит в мои ворота?
Вихрь, уставший от полета,
И тревога, и дремота…
Отворяй, не мучай нас!

Отворил во имя Бога —
Вмиг вся тройка ворвалась!
Вихрь, дремота и тревога —
Вмиг вся тройка ворвалась!
На постель мою все трое
Улеглись в ночном покое,
Улеглись рядком все трое, —
Вот уж им поспится всласть!

Мы пришли — хоть нас не звали, —
Что ты скажешь, милый брат?
Наша сказка дорога ли,
Что ты скажешь, милый брат?
Злому вихрю всё невзору,
Смотрит мрак — из-под забора,
Темнота спустила штору,
Улеглись, зевнули, спят.

Перевод Владимира Луговского