60 миль в час (сборник)

Джек поднял с пола ящик с апельсинами и зашагал к задней двери.

Было очень скучно плестись по улице рядом с Джеком, который нес ящик, и слушать, как он говорит, что нужно улыбаться во весь рот.

Деревья стояли без листьев, улица глядела уныло, и все было как-то чудно. Апельсины пахли так приятно и вкусно и были такие красивые, что даже странно: такие красивые и такие печальные.

Они пришли на угол улицы Вентура, где проезжали все машины, и Джек поставил ящик на тротуар.

— Лучше выглядит, когда маленький мальчик один, — сказал Джек. — Я пойду домой, Люк.

Джек опять присел на корточки и посмотрел ему в глаза.

— Ты не боишься, правда, Люк? Я вернусь к тебе засветло. Стемнеет еще только часа через два. Будь веселее, улыбайся смотри.

— Буду улыбаться, — сказал Люк.

Тут Джек подпрыгнул, как будто он не мог подняться иначе, как только подпрыгнув, и пустился прочь по улице почти бегом.

Люк выбрал два самых больших апельсина, взял их в правую руку и поднял над головой. Получилось не очень-то ладно. Как-то дико даже. Какой смысл держать в руке два апельсина, и подымать их над головой, и улыбаться проезжающим людям?

Прошло, казалось, много времени, прежде чем он увидел автомобиль, который ехал из города по той стороне улицы, где он стоял, а когда машина подъехала ближе, он увидел в ней мужчину за рулем, а сзади женщину с двумя детьми. Он улыбнулся им во весь рот, но что-то не было заметно, чтобы они собирались остановиться, и тогда он помахал им апельсинами и подошел ближе к мостовой. Он увидал их лица совсем близко и улыбнулся еще чуть пошире. Очень широко он не мог улыбаться, потому что от этого уставали щеки.

Но машина проехала мимо, и люди даже не улыбнулись в ответ. Девочка в машине скорчила ему гримасу, как будто нашла, что он выглядит гадко. Какой смысл стоять на углу и пытаться продать апельсины людям, которые вам строят гримасы, когда вы им улыбаетесь и хотите им угодить?

Какой смысл напрягать до боли мускулы оттого, что есть люди богатые и есть бедные, и богатые едят и смеются, а бедным есть нечего, и они всегда ссорятся и кричат друг другу: «Убей меня!»

Он опустил руку, перестал улыбаться, посмотрел на пожарный кран, а за пожарным краном — водосточный желоб, а за желобом — улица Вентура и по обе ее стороны — дома, а в домах — люди, а там, где конец улицы, — деревня, там виноградники, фруктовые сады, и реки, и луга, а дальше — горы, а за горами — еще города, и дома, и улицы, и люди. Какой смысл жить на свете, если нельзя посмотреть на пожарный кран без того, чтобы тебе не захотелось плакать?

Еще один автомобиль показался на улице, и Люк поднял руку и опять заулыбался, но, когда машина подъехала ближе, оказалось, что человек за рулем на него даже не смотрит. Пять центов штука. Они могут есть апельсины. После хлеба и мяса они могут съесть апельсин. Очистить его, и вдохнуть его чудесный запах, и съесть его. Просто могут остановить автомобиль и купить три штуки за десять центов. Вот еще проехала машина, он улыбался и махал рукой, но люди в машине едва взглянули на него — и все. Ну что им стоит улыбнуться в ответ, — тогда бы не было так плохо; но только проехать и даже не улыбнуться в ответ — это уж было из рук вон. Много автомобилей уже проехало мимо, и, казалось бы, ему пора сесть и перестать улыбаться. Не нужны им никакие апельсины, и вовсе им неинтересно смотреть, как он улыбается, что бы там ни говорил дядя Джек. Взглянут на него — и проедут, и всё.

Становилось темно, и ему вдруг представилось, что может наступить конец света. А он до конца света так и простоит с поднятой рукой и улыбаясь.

Ему представилось, что для того он только и рожден, чтобы стоять здесь, на углу, до конца света, протягивать людям апельсины и улыбаться. Все так черно и пусто, а он стоит и улыбается им до боли в щеках и сердится на них за то, что они даже не улыбнутся в ответ, а ведь весь мир может вдруг сразу провалиться во тьму, и придет конец света, и умрет дядя Джек, и жена его умрет, и всем улицам, и домам, и людям придет конец, и нигде не будет ни души, ни даже пустой улицы, ни темного окна, ни закрытой двери, — потому что не хотят у него купить апельсин, не хотят улыбнуться ему...

В 1914 году, когда мне было еще совсем немного лет, к нам, на улицу Сан-Бенито, забрел один старик по пути в дом для престарелых. Он шел, играя на трубе, и остановился перед нашим домом. Я выбежал со двора на тротуар, чтобы послушать, но он больше не трубил.

Тогда я сказал:

— Сыграйте что-нибудь еще, так хочется послушать.

А он говорит:

— Молодой человек, поднесли бы стаканчик воды старику, у которого сердце не здесь, а в горах.

— В каких горах? — спросил я.

— Шотландских, — сказал старик. — Так поднесли бы водички.

— А что делает ваше сердце в Шотландских горах?

— Тоскует, — сказал старик. — Пожалуйста, дайте мне стакан холодной воды.

— А где ваша мама? — говорю я.

— Моя мама в Талсе, штат Оклахома, но сердце ее не там.

— А где же? — говорю.

— В Шотландских горах, — сказал старик. — Молодой человек, мне ужасно хочется пить.