— Мистер Козак, — говорю я. — Что если бы вы очутились в Китае один как перст и без гроша в кармане? Разве бы вы не надеялись, что кто-нибудь из тамошних христиан даст вам фунт рису?
— Что тебе нужно? — сказал мистер Козак.
— Да я просто так, поболтать, — говорю. — Уж вы бы, наверно, надеялись, что какой-нибудь представитель арийской расы вам непременно поможет, — ведь правда, а, мистер Козак?
— Денег хоть сколько-нибудь принес? — спросил он.
— Не о деньгах речь, мистер Козак, — говорю я. — Разговор идет о человеке в Китае. Нужна ему помощь со стороны белой расы или, по-вашему, как?
— Не знаю ничего, не слыхал, — говорит мистер Козак.
— Каково бы вам пришлось в Китае, — говорю, — при таких обстоятельствах?
— Не знаю, — говорит. — Что мне там делать, в Китае?
— Допустим, — говорю, — вы попали в Китай и сильно проголодались, и ни души знакомой кругом. Можете вы себе представить, чтобы какой ни на есть христианин отпустил вас от себя хотя бы без фунта рису, а, мистер Козак?
— Да уж, наверно, нет, — сказал мистер Козак. — Но ты-то, Джонни, не в Китае, да и твой папа тоже. Тебе и твоему папаше все равно придется поработать рано или поздно, так почему бы вам не начать вот сейчас? Я не стану больше отпускать вам в кредит, потому что знаю, вы мне не заплатите.
— Мистер Козак, — говорю я, — вы меня не так поняли. Ни о каких продуктах и речи нет. Я вот говорю: язычники эти вокруг вас в Китае, и вы среди них — голодный, умирающий...
— Мы не в Китае, — сказал мистер Козак. — Здесь, в этой стране, нужно на жизнь зарабатывать. Кого ни возьми, все в Америке работают.
— Мистер Козак, — говорю я, — а что, если бы вы нуждались в каком-нибудь там французском батоне да еще фунте сыру, чтобы только сохранить свою жизнь? Неужели вы бы постеснялись попросить об этом христианского миссионера?
— Постеснялся бы, — сказал мистер Козак. — Мне было бы стыдно просить.
— Даже если бы вы знали, что отдадите ему два батона и два фунта сыру? — говорю я. — Даже тогда?
— Даже тогда, — сказал он.
— Ну, это уж нехорошо, мистер Козак, — говорю я. — Вы поддаетесь отчаянию. Подумайте, вас может ожидать только смерть. Неужели вы умрете вдали от семьи, на чужбине, в Китае, о мистер Козак!
— А мне все равно, — сказал он, — пускай. А вот ты и твой папа должны платить за хлеб и за сыр. Почему твой папаша не ищет работы?
— Мистер Козак, — говорю я. — Ну, а как вы вообще поживаете?
— Прекрасно, Джонни. А ты?
— Лучше нельзя, мистер Козак. Детки как ваши?
— Превосходно, — сказал мистер Козак. — Степан уже начал ходить.
— Да что вы, это замечательно, — говорю. — А как Анжела?
— Анжела начала петь, — сказал мистер Козак. — Ну, а как твоя бабушка?
— Чудесно, — говорю. — Она тоже начала петь. Говорит, хочет стать оперной звездой — им, дескать, лучше, чем королевам. А Марта как, супруга ваша, мистер Козак?
— О, отлично, — говорит мистер Козак.
— Ну как же я рад это слышать, прямо сказать не могу, мистер Козак. Значит, все хорошо у вас дома, по улице Ист-Ориндж, номер сто сорок девять, — сказал я. — О, ваш Степан будет когда-нибудь большим человеком.
— Надо надеяться, — сказал мистер Козак. — Уж я-то отдам его в среднюю школу, пусть добьется всего, чего не было у меня. Не хочу я, чтобы он сидел за прилавком.
— Я очень, очень верю в Степана, — сказал я.
— Да что тебе нужно, Джонни? — сказал мистер Козак. — Денег сколько принес?
— Мистер Козак, — говорю я. — Я ведь пришел сюда не за покупками. Просто, знаете, люблю иногда насладиться тихой философской беседой. Отпустите мне французский батон и фунт сыру.
— Плата наличными, — сказал мистер Козак.
— Да, а Эстер, — сказал я. — Как поживает ваша красавица дочка Эстер?
— У Эстер-то все в порядке, Джонни, — сказал мистер Козак. — А вот тебе придется платить наличными. Вы с твоим папой — самые ненадежные люди во всем нашем округе.
— Как я рад, — говорю, — что у Эстер все в порядке. А вы знаете, мистер Козак, кто у нас в гостях? Мистер Джаспер Мак-Грегор. Он, между прочим, просил у вас узнать: вы его видели когда-нибудь на сцене? Это великий актер.
— Не слыхал я о таком, — сказал мистер Козак.
— И бутылку пива для мистера Мак-Грегора, — добавил я.
— Нет, пива я тебе дать не могу.
— Да что вы, как же не можете?
— Не могу, — сказал мистер Козак. — Я отпущу вам вчерашний батон и фунт сыру, и все. А чем занимается твой отец, когда у него есть работа?
— Мой отец пишет стихи, мистер Козак, больше он ничем не занимается. Он один из величайших поэтов мира.
— А когда он получит деньги? — спросил мистер Козак.
— Никогда, — сказал я. — Нельзя быть великим и брать за это деньги.
— Что-то мне не нравится такое занятие, — сказал мистер Козак. — Почему твой папа не работает, как все люди?
— Он работает усерднее кого бы то ни было, — сказал я. — Вдвое больше обыкновенных людей.
— Ну, Джонни, — сказал мистер Козак, — вы теперь мне должны пятьдесят пять центов. Так и быть, сегодня отпущу вам товар, но это в последний раз.
— Передайте Эстер, что я ее люблю, — сказал я.
— Непременно, — сказал мистер Козак.
Я побежал домой с французским батоном и фунтом сыру.