66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Когда–то он давал Элизабет собственные тексты для редактирования...

— Ну, что ж... я очень рада, — Элизабет вымученно улыбнулась. — Скажи, а как же... а как же вечная любовь?

— Вечной любви, детка, не бывает, — сказала Молли, улыбаясь себе в зеркало. Она действительно похорошела и посвежела, как всегда во время очередного романа. — Бывает удачное сочетание привычек. Бывает хорошо в кровати. Бывает симбиоз неумелого писаки и грамотного редактора. Бывает чувство уюта оттого, что ты не одна. Бывает надежность. Вот, собственно, и все, чего вполне достаточно для счастья.

— И вы поженитесь?!

— Что ты, Боже меня упаси. Брюс один раз уже был женат и, кажется, неудачно. Я тоже обожглась на молоке, хотя по сравнению с ним это была, конечно, вода... Но тоже блондин, как и его неудавшаяся любовь. Представь себе — после блондинки он любит только брюнеток! Типа меня.

— Ну, что же... Желаю счастья.

— Он передает тебе привет и аналогичные пожелания. — Молли убрала пудреницу, подхватила сумочку, встала и направилась к выходу. — Брюс, привет! Я иду.

Он вышел из–под лестницы, где поджидал ее, и поднял голову. На лице его было выражение спокойной радости. Почти счастья.

Но тут же он перевел взгляд на Элизабет, которая вышла на лестницу вслед за Молли и даже не помахала ему рукой в знак приветствия.

В глазах его появился знакомый ей упрек, и невысказанная тоска, и ностальгия по тем временам, когда он обладал ею, и ее тело было в его власти, и он, все время чувствуя себя недостойным ее, мог считать судьбу незаслуженно милостивой, чтобы потом называть заслуженно жестокой. Вечный страдалец Брюс. Как, должно быть, его мучило в одинокие ночи воспоминание о том убогом удовольствии, которое заменяло им секс, — если считать сексом то, что было с Джонни! Как, должно быть, мучительно искал он, в чем ошибался, — хотя именно этот поиск, эта неуверенность в себе и была роковой причиной его ошибок! Нормальному неудачнику нечего делать рядом с ненормальной, Брюс. Но сейчас в его глазах, помимо упрека и тоски, было нечто новое, что она смогла определить не сразу. Даже не в глазах, а в складке у рта. Это было... любопытство и сострадание. Так горожане, собираясь на площади, смотрят на приговоренного. Ну–ка, ну–ка, посмотрим, кто это зарезал бедную вдову с тремя детьми! Господи, да он же совсем еще птенец!..

Так смотрел на нее Брюс. С любопытством и жалостью человека, знающего о чужом падении, любопытствующего и не верящего, что наказание по заслугам. И она смотрела на него испуганно, ибо впервые оказалась в ситуации, в которой Брюс был счастливее ее. Он, должно быть, грезил об этой минуте не один месяц. Хотя вряд ли. Он никогда не отличался мстительностью. А с другой стороны — что она знает о мужском самолюбии? То, что она всегда чувствовала себя перед ним виноватой и не умела этого скрыть, — не было ли это самым страшным ударом по его самоуважению? Женщина жалела его, но не материнской жалостью любящей, а жестокой, снисходительной жалостью одержавшей верх. Сегодня он победил. Он счастлив, насколько это вообще для него возможно. У него есть Молли. — Теперь, глядишь, его дела пойдут в гору, он переломит судьбу, Молли станет его талисманом... Элизабет вообще было свойственно преувеличивать чужое счастье во время собственных несчастий. Успех всего милей тому, кто вечно невезучий, нектар оценит только тот, кто жаждой был измучен... В Пурпурном Братстве ни один ликующий воитель так верно не расскажет вам, чем дышит победитель, как тот, кто побежден и пал, когда в предсмертной муке он ясно слышит вдалеке победных воплей звуки...

Эмили Дикинсон, единственный поэт, сопровождающий всю ее жизнь.

Может быть, и ей была уготована жизнь вечной затворницы, Прелестницы Амхерста, как Дикинсон? Может быть, Эмили чувствовала в себе безумие, его разрушительную силу, и оттого сознательно оберегала себя и мир друг от друга? Может быть, — как знать?..

Молли сбежала по ступенькам и вызывающе звонко чмокнула Брюса в щеку. Но тот не отводил взгляда от Элизабет. Они смотрели друг другу прямо в глаза и понимали все — может быть, впервые в жизни.

Молли проследила его взгляд и повернулась к Элизабет.

— Счастливо, Лиз! — бросила она. — Я побежала. Увидимся на вернисаже.

Пусто одной в пустой квартире. Пусто одной, в пустой... Пусто одной. Пусто. Вот ты и снова одна. Опять не повезло. Облом.

Элизабет плакала.