66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Через несколько мгновений, когда, еще не отдышавшись, она глядела в потолок, бессильно распростершись на его кровати, раздался телефонный звонок.

Она вздрогнула. Вскочила.

В конце концов, подняв трубку, она ничем не рискует.

— Э–ли–за-бет! — его горячий, почти щекотный шепот заставил ее содрогнуться. Он говорил, как прежде, лаская, растягивая каждый звук, смакуя ее имя. Шепотом. Она слышала шум его дыхания.

— Э–ли–за-бет! — шептал он на все лады. — Э–ли–за-бет!

Она молчала.

— Я люблю тебя!

Господи, только этого ей и хотелось! Чего же еще! Он сейчас скажет ей, что не может жить без нее, что он вылечится на ней, что ничего подобного никогда больше не будет... Ведь он сущий дьявол, — как он угадал, что она здесь? Это можно почувствовать только тем самым, непостижимым чутьем, которое дает истинная, единственная любовь! Заткнитесь все! Она существует! Кроме нее, нет ничего! Господи, Господи! Наконец все будет, как надо, — но как же быстро она забылась, разнюнилась, бросила надежду! Как можно было из–за одного-единственного его нервного срыва так безумствовать, так махнуть рукой, так оставить его, несчастного, один на один с боязнью! Все будет прекрасно. Он все знает. Он все чувствует, не мог же он шпионить за ней, когда она входила в его подъезд! Они будут вместе. Он сейчас придет.

Она молчала, но все ее существо было проникнуто восторженной радостью, которая не знает слов, не находит выхода, не хочет разрешения.

— Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты кое–что для меня сделала.

Для тебя, для тебя — такого? Все, что угодно. Вернись, милый, и я буду твоей вещью! Только не будь таким, как тогда, — да, быть с тобой, но не такой, не такой ценой!..

— Это очень простая вещь. Прошу тебя.

Она молчала и всхлипывала в ответ. Почти беззвучно. Он, наверное, не слышал. Но всегда все понимал. Знал.

Элизабет повесила трубку.

Что ж, одеваться и не потребуется. Ни чулок, ни трусов на ней уже нет. Она расстегнула рубашку. Черная маечка — вот все, что на ней осталось. Он так любил. Ничего, только маечка, которую можно осторожно приподнять, под которую можно запустить руку. Бретельки которой можно снять с плеч, и она соскользнет. Потом она выйдет из нее, переступив. И он подхватит на руки, прижмет к себе, задохнется...

Он вошел неправдоподобно быстро. Видимо, стоял внизу. Значит, все–таки следил? Хотя едва ли. Ведь она здесь уже полчаса. Не может быть, чтобы он с утра выжидал в своей засаде. Иначе откуда ему знать, что она вошла? Только засада с утра — или чутье. Второе куда вероятнее, и все же подозрение томило ее...

— Элизабет! Это очень простая вещь. Прошу тебя.

Он не поцеловал ее, не погладил по голове. Он был серьезен и сосредоточен, как иногда, перед тем как опробовать новое свое изобретение. Она смотрела на него снизу вверх, сидя на кровати, смотрела с мукой — мукой гибнущей, абсурдной, последней надежды.

Джонни решительно подошел к шкафу. Достал оттуда черный шелковый шарф. Повязка. На этот раз черная. В цвет майки. Колорист задумался бы. Нет, нет, — совпадение! Просто совпадение! Ведь и майка–то если вглядеться, не черная, а темно-синяя... Только и всего...

Он протянул ей повязку. Хочет, чтобы сама. Может быть, это добрый знак.

Она вздохнула, взяла повязку и быстро завязала себе глаза. Так, чтобы все было честно. Не подглядеть. Если убьет, — может быть, это и к лучшему, уж про это она успела подумать. По крайней мере сразу — и рядом с ним, вместе с ним.

Он проверил, хорошо ли у нее завязаны глаза. Погладил плечи и шею, поцеловал в левое плечо. Осторожно коснулся затылка, провел рукой по лопаткам. Поцеловал в ключицу.

— Я люблю тебя!

Она покорно сложила руки на коленях. Жалкое, должно быть, зрелище. Сидит на кровати, одна, с безвольно опущенными руками, завязанными глазами, в одной маечке, почти голая... Хорошо еще, что не связанная. Что дело происходит не зимой. А то, чего доброго, он бы связал ее, открыл все окна, а сам надел шубу. И наблюдал бы из своего угла. С него станется. Нет, нет, не может быть...

Шорох в дверях. Он уходит? Ну, тогда это их последняя игра и вообще последим его шутка! А что, если нанять людей, избить его как следует, насладиться его мукой и унижением?! Пнуть в улыбочку... Почему нет? Нет, нет! Кого она наймет — Сен-Клера, который может справиться только с китайским мальчиком?.. Отдастся первому попавшемуся негру, а в оплату попросит его измочалить Джонни?! Нет, нет. Сама мысль об этом была ей противна, бесконечно отвратительный план. Он ведь сам тебя довел до этого состояния, подумала она. Без посторонней помощи. Стоит отплатить ему взаимностью, — по крайней мере, честную расплату он заслужил.

Но он был здесь, она чувствовала его присутствие, все взаимно. Он открыл дверь, но не ушел. Почти тут же ее захлопнул. Чьи–то бесшумные шаги, которые она скорее угадала, чем почувствовала... Он проверил, нет ли кого за дверью? Может быть, за ним следят, и отсюда все его страхи? Как же, следят... Прежние женщины... Что за глупость!

Чьи–то холодные руки коснулись ее голых колен. Она вскрикнула.