Эмили в душе заорала от счастья, мысленно облобызала всех присутствующих, потом плюнула в морду прыщавому Роберту, щелкнула по носу похотливого Майкла, потрепала по щеке солидного Джека, прошлась нагишом по столу, сметая бутылки с минеральной и пепельницы, подпрыгнула до потолка, покачалась на люстре и спрыгнула вниз прямо в объятия...
Эмили изобразила минутную задумчивость, на самом деле размышляя о том, в чьи объятия ей бы хотелось в этот миг спрыгнуть нагишом с люстры. Так и не решив этот сложный вопрос, она медленно надела очки и тихо переспросила:
— Завтра?
— Завтра, — подтвердил Майкл. Он был здесь главным и, задавая свой вопрос, Джек успел перекинуться с ним быстрым взглядом.
— Я бы спросила — а почему не сегодня?
Мужчины захохотали. Девочка была явно что надо.
— А не страшно? — спросил Джек. Похоже, он был здесь самый человечный из всех.
— Страшно, мистер Харрисон, — честно созналась Эмили. — Но было бы куда страшней, если бы вы отправили меня гораздо ближе.
— На хер? — это, конечно, Роберт пошутил.
— За дверь, — не удостаивая его взглядом, кротко молвила Эмили.
...В буфете, куда ее привел стремительно потеплевший Харрисон, Эмили поняла, что проголодалась капитально. То ли напряжение дало себя наконец знать, то ли просто заговорила молодая, здоровая плоть, которую Эмили не подкармливала со вчерашнего вечера. С утра она не ела ничего, чтобы изо рта не пахло, хотя полость рта была обработана специальным дезодорантом отвратительного ментолового вкуса.
— Что вы предпочитаете?
— О, благодарю вас, я заплачу сама...
— За что же вы хотите платить?
— ...За яйца!.. — раздался женский визг сзади. Эмили в первый момент ничего не сообразила, так как не видела перед собой никаких яиц, но, обернувшись, увидела в дальнем углу бара блондинку лет тридцати, которая, бурно гримасничая, зажав одно ухо и прижав к другому радиотелефон, орала:
— За яйца, я говорю, тебя ухватил твой банк! Не будь таким геморройщиком, пидор! Мы говорим с тобой не о хирургах мозга и не о голодающих в Африке, твою мать, и не о слепорожденных камчадалах! Мы говорим о нескольких миллионах долларов, сукин ты сын! Элиот! Ты подчистил все до цента, и через три дня тебе выплачивать следующие проценты! Если за эти три дня дело не будет спасено, ты разоришься и пойдешь гулять по Рио с голой жопой! С голой седой старческой жопой!
Обладатель седой старческой жопы и заложенных в банк яиц вяло оправдывался на том конце провода, но блондинка слышать ничего не хотела:
— Откуда я все это знаю? Дорогой, ты очень удивишься, но наш общий друг разговаривает во сне. Надеюсь, тебя не интересует, где я подслушала его сонные бормотания? Поразительная догадливость! Нет, то, чем мы занимались, называется иначе: я бы сказала, что позволяла свечному фитилю тереться о свои бедра в надежде самовозгорания. Но если трахается он безобразно, то болтает потом очень хорошо! Короче, завтра! Завтра, Элиот! И побрей жопу, чтобы не позориться перед людьми!..
Она положила радиотелефон рядом с собой и с прелюбезным видом уставилась на Эмили и Харрисона.
— Харрисон! Это и есть твой адвокат-переводчик?
— Будь я на твоем месте, я бы не возражал.
— Будь я на твоем месте, у меня, по крайней мере, не было бы такого облизывающегося выражения и жирного голоса. Клаудиа Леннис. Проще — Клодия. Можно — Кло. Родители бежали из Будапешта в пятьдесят шестом. Не спасла даже фамилия, здорово напоминающая одну, наверняка вам знакомую. — Она протянула сухую, длиннопалую, горячую руку.
— Эмили Рид.
Эмили несколько оробела, поскольку представить себя в паре с этим тайфуном венгерского происхождения было для нее довольно затруднительно.
— Съешьте какой–нибудь сэндвич. Эй, Билл! Принеси нам, козлик, какой–нибудь сэндвич. Съешьте сейчас, в Рио вам ничего подобного не светит.
— Спасибо, я не голодна...