66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Обидно, как ни говори, что скоро этот дикий берег приобретет все черты нормального цивилизованного курорта. Конечно, это неизбежно. Много ли осталось на Земле таких уголков? Впрочем, когда–то здесь уже была гостиница, старая и не слишком популярная. Хозяин, видимо, разорился. Эмили нравилось придумывать чужие биографии, вписывая их в пейзажи и интерьеры. В кампусе, еще студенткой, она любила по надписям и случайно забытым фотографиям представлять, кто жил в комнате до нее. Эту надпись над кроватью «Кончил дело — гуляй смело; кончил — гуляй!» придумал весельчак и разгильдяй, не слишком удачливый в любви. Вряд ли кто–то повесил бы такую табличку у собственного ложа. Скорее всего, это было напутствие соседу, который был более удачлив. Не со зла — так, дружеская шутка. Когда удачливый сосед принимал девушку, весельчак уходил, а возвращаясь, дружелюбно подкалывал обоих. А эта фотография обезьяны, сосущей банан, с пририсованными к банану яйцами (и что это яйца всем не дают покоя?), — дело рук какого–нибудь закоренелого и не слишком умного циника, из тех, что пририсовывают груди президентам в учебнике истории.

Эмили и сейчас придумывала хозяина отеля, прекрасно отдавая себе отчет в том, что ее фантазии грешат литературностью и прямолинейностью, но отчего–то придумывать одинокого мечтателя, владельца прогорающей гостиницы, было приятно. Немолодой, одинокий, перевидавший в жизни много всякого всего. Купил отель на диком берегу и стал ждать таких же, как он сам, гостей. Жил тут в уединении, слушал шум океана, мечтал подарить этот океан и этот дикий пляж своим будущим постояльцам, романтическим неудачникам. Слушать с ними зимний гул волн. Пусть приезжают сюда с женщинами, а лучше — без женщин. Никакой суеты, угодничества, ухаживаний. Слишком пустынно, слишком далеко от города. До Великой Депрессии, от которой им здесь тоже не поздоровилось, еще годы и годы. Всю жизнь копил и откладывал, и вот — купил гостиницу. Но никто не хочет ехать в эту романтическую даль, вдыхать йодистый, загадочный запах Океана, вслушиваться в его гулкую речь, пытаться расслышать в ней темные, странные слова неизвестно о чем. Одиночество, покой и бедность. Разве что иногда случайная парочка остановится ненадолго, но назавтра же съезжает по требованию молодой. Хозяин, конечно, и так, и сяк пытается угодить, показывает любимые уголки побережья, рассказывает местные легенды, готовит коктейль собственного изобретения. С маслинами. Но ничего не помогает: молодая приехала путешествовать, ей комфорт подавай. Она не расположена слушать старые легенды в диком и глухом месте. В первую же ночь заниматься любовью мешает шум океана, который, как в старом французском анекдоте, сбивает с ритма. Муж, послушный, недалекий тюфяк виновато пожимает плечами, извиняясь перед хозяином. Хозяин кивает. Этого можно было ожидать. Где же сейчас найдешь романтиков? Их времена прошли. Настала эра звукового кино, новых автомобилей Форда и совершенно бездушного джаза, который не чета прежнему, настоящему.

А потом хозяин... нет, не умирает, зачем же. Он разоряется и уходит. Исчезает отсюда. Уходят, как и пришел, налегке. Без разочарования, но и без прежней надежды. Так, — уходит, куда глаза глядят, прекрасно зная, что таких, как он, на этом берегу, а, может быть, и на этом свете, не осталось. Он уходит одинокий, печальный, добрый и гордый, оставив на берегу свою мечту — полуразвалившуюся гостиницу.

Потом приходит кризис, тяжелые времена, всем — ни до чего. Потом война сотрясает континент, хоть и не касается его. Потом сюда бегут проигравшие, скрывающиеся и пленные. Никому нет дела до пустой, разваливающейся гостиницы на пустом, диком берегу. Зимний ветер выдувает последние остатки жилого запаха из разрушающихся комнат, из осыпающихся стен. Крыша проваливается. Это не такая уж добротная постройка, хоть она и достояла до наших дней. Как старая церковь, в которой не служили. Гостиница, которая оказалась никому не нужна. Теперь ее снесут. На ее месте будет отель, похожий на Клаудиу. Блестящий, сверхсовременный, милый, но неотличимый от сотен других...

Эмили вошла в полуразрушенное здание. Стоять ему недолго. Она пошла по серой каменной лестнице, придерживаясь рукой за ветхие перила, другой рукой ощупывая шершавую стену. На втором этаже, в одной из комнат, на стене висело мутное зеркало. Должно быть, здесь была ванная. Впрочем, не обязательно. Эмили заглянула в мутную стеклянную гладь. Это зеркало долго отражало только пустоту. Теперь она увидела в нем себя, странно дисгармоничную, неуместную здесь. Пустота, серый камень, запустенье и хлам — и она, в яркой юбке, в белом жакете, смуглая, с открытой грудью, — эта блузка держалась на одних тонких тесемочках, и уж конечно, под ней не было лифчика. Чуть обозначались маленькие твердые соски под нежной, шелковистой тканью.

Внезапно все тело Эмили покрылось испариной. За ее спиной в зеркале мелькнул силуэт.

Напридумывала, поспешила она успокоить себя. Детские сказки. Игры в привидения.