66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

В черном платье, черной полумаске, с черным бантом в черных волосах, а в остальном вся розовая и чрезвычайно собой довольная, Эмили царственно прошла к стойке. Уселась на высокий табурет. Если здесь часто останавливаются европейцы и американцы, можно обратиться к бармену и по-английски. Но лучше завоевать его расположение.

— У вас есть амаретто? Кофейный амаретто?

— Разумеется, синьора. Но я бы рекомендовал вам наше отличнейшее белое вино. Такого белого вина, уверяю вас, вы не выпьете нигде — только в «Карнавале».

— Ну что ж. Тогда отличнейшего белого вина.

Ей нравилось, что она красива, и что немногочисленные посетители смотрят на нее с восхищением, но без той наглой плотоядности, которая всегда так отвратительна. И то, что своим безукоризненным испанским она расположила к себе немолодого худощавого бармена, ей тоже нравилось. Она задумалась о том, что у бармена есть своя жизнь. Извечная детская сентиментальность и привычка додумывать чужие истории подсказала ей, что у бармена — семья, и семья эта держится только им, один ребенок болен, другой беспутен, и не такой уж он ребенок, ему восемнадцать, и это не он, а она, почти ровесница Эмили, и тоже недурна собой, как все дети, рожденные от любви. Но за ум браться не хочет. Носится на мотоциклах неизвестно где, неизвестно с кем. Бедный бармен. Ему отвратительно видеть рожи американцев и европейцев, которые обращаются к нему не на гортанно-певучем, свищущем испанском наречии, а на своих лающих, отрывистых языках. И любой из них, может быть, вечером проводит к себе в номер такую же, как его дочь. А может быть, и ее саму, его девочку, которая никогда в детстве не обещала вырасти в такое странное, злое и неуправляемое, жалкое и несчастное существо. А она, должно быть, хороша. Как все местные женщины, на которых Эмили чуть похожа. Но в ее глазах — больше веры в себя, и спокойствия, и уверенности. Она примерная девочка из хорошей семьи, и о ней никто не подумает ничего плохого. Все–таки Карнеги прав и мы сами — хозяева своей судьбы. Наше будущее в значительной степени предопределено нами.

Она, конечно, не знала, в какой малой степени ее картина мира соответствовала реальности. Бармен был очень благополучен и гораздо больше любил америкашек, чем местных. Да и сам был наполовину американцем — плодом краткого, но бурного романа певицы и коммивояжера в начале сороковых. Бармен преуспевал. Чаевые от иностранцев были гораздо щедрее, чем от местной публики, всегда грязной и крикливой. И потной.

Что до семьи самого бармена, то там у него стоял если не полный, то хотя бы приблизительный порядок, или, как говорили эти американцы, душевный комфорт. А что является целью жизни, если не душевный комфорт, а конце–то концов? Ребенок у бармена был один. Мужеска пола. Мальчик подавал большие надежды. Ему было шестнадцать, на жизнь он зарабатывал с двенадцати, и с первого заработка он купил матери черепаховый гребень, а отцу — цепочку для часов. Прекрасный мальчик. Он мечтал о карьере бизнесмена и непременно сделает ее, если уже сегодня бойко торгует путеводителями в аэропорту Рио.

А насчет того, какими взглядами провожать Эмили и может ли она возбудить подозрения, а также насчет того, в какой степени мы хозяева своей судьбы, — жизнь сама очень скоро ответила ей на этот вопрос, и очень скоро.

Рядом с ней на высокий вертящийся табурет подсел высокий вертлявый молодой человек в полумаске. Глаз его не было видно. Так, поблескивало что–то в прорезях. От него исходили не слишком приятные токи, и Эмили инстинктивно подвинулась в сторону. Ерзать не нужно. Эмили сразу угадала в нем соотечественника: развязный, быстрый и слишком много хотящий от жизни. Странно: она сама иногда хотела быть такой, но добивалась всего честнее и серьезнее. Может быть, поэтому она никогда не симпатизировала подобным типам? А сейчас он был ей просто отвратителен. Квадратный подбородок. Замечательная мускулатура. Частые тренировки. Такой человек действительно решает все свои проблемы у дантиста, а психоаналитик ему и близко не нужен. Странно, право: теперь, после четырех дней на новой работе и на новом месте, этот тип людей был ей крайне неприятен. Гораздо больше, чем раньше.

— А мне мартини, — сказал он бармену вяло и небрежно, и тот подобрался, почувствовав хозяина жизни. — Чистый, неразбавленный, с двумя оливками.

Знает толк, подумала Эмили. От двух оливок сейчас бы и я не отказалась. Правда, мартини хорош и сам по себе, без всяких оливок. И уж точно — без подобных типов.

Тип повернулся к Эмили. Он смотрел на нее с вызовом. Гладкая рожа. Красивое откормленное животное. С двенадцати лет моет посуду по ближайшим кафе и уже в пятнадцать купил свой первый автомобиль.