666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

Тут надо сказать, что вдруг пошла в Новые времена среди граждан мода: семьи объединять. Оно, может, и правильно. Большой семье жить, конечно, способней. И на продукты меньше уходит, и за дедушкой присмотр крепче. Да только тут заковырка. Семьи у граждан из объединяющихся разбросанные: кто Здесь, а кто и Там. И что характерно, нет такого, чтобы им, семьям, т. е., посередине где соединяться. Да и Здесь дядю родного-троюродного принять никто не торопится. А тронулись все, кто мог. Туда. И опять проблема. Семейное дело, оно общения требует, а проклятый барьер языковый общаться не дает. Ну, сами посудите. Как ты дядю родного-троюродного, без которого жизни тебе не было и к которому ты Туда стремился, обнимешь, да в долг у него попросишь, если кровь родная, а язык чужой? Или вот еще сказать: Там – свобода полная и тамошние власти, где, значит, объединяются, очень, говорят, любят, когда их ругают. Демократы потому. А ты, гражданин из объединяемой семьи, свои, местные, власти ругать научился, хотя и тихо, а про те и двух слов не свяжешь. Сказано, Языковый Барьер. И пошла за Языком охота. И пошла на Язык мода. А тут вдруг узнают разъединенные граждане, что такой себе товарищ Чуможилов, якобы, Язык знает. Как случилось, кто первый узнал, теперь уж и не найти. Может Амнюк Петр Еремеич, сосед, песню утреннюю услышав, стукнул, может, мадам Нехай-Хроническая чего перепутала. А только как-то под вечер постучались в дверь к Акиму Петровичу. И не кто-нибудь постучал, а уважаемый Человек и поливочный герой Шурик Иванович Апельсинченко. И с порога прямо упрашивать начал, чтобы Языку, Который Известен, гражданин Чуможилов его родную дочь Оксанку Шуриковну научил. С бережением тайны, особенностями и произношением.

Тут на минуту от Аким Петровича отвлекшись объясним, что, как пошла мода семьи объединять, стал товарищ Апельсинченко получать письма. От несуществующего по причине красного дезертирства брата. От Майкла Эрона Оранжада. Ну, пока письма шли, держался боец материальной ответственности твердо. Не было, мол, брата, и нет. Но уж как посылка пришла, а в ней шуба барахлоновая – тут уж не выдержал. Дрогнул. Посылка – не письма, кровь родная – не вода, а шуба – не промтовар, а сигнал к объединению семей. Сам-то Шурик Иванович для путешествия староват, разумеется, а вот дочь – Оксанка Шуриковна – секты джинсоистов-несогласников первейшая и активнейшая приверженка, та, конечно, засобиралась. Даешь, т. е., духовное благосостояние и материальную свободу. И встал перед младшей Апельсинченко во всю ширь Барьер Языковый.

Сперва Аким Петрович, гражданин Чуможилов натиску любящего отца и верного брата противился. Какой мол, такой Язык? Но и Шурик Иванович не прост, ой не прост. Какой Язык? Известно, какой. Тот Самый. Короче говоря, договорились. Так и началось. С Оксанки Шуриковны. А уж потом, про специалиста прослышав, валом повалили разъединенные в комнату Акима Петровича на четвертом этаже Дома №, что по Улице. А разъединенные – народ такой. Одному уступишь, так уж и другим отказу нет. Пошла учеба. И граждане, объединения желающие, на преподавателя своего нарадоваться не могли. Обучает быстро, берет по-Божески, секретность блюдет. И Язык не в пример тому, что у других обучающих, легкий да понятный. Некоторые слова ну прямо от обычных не отличишь, разве что с Произношением. И Аким Петрович, гражданин Чуможилов, на учеников не жалуется. Про способности речи нет, но платят. И которые при продуктах состоят, сильно облегчают. Зажил Аким Петрович. Но ведь как в нашей жизни заведено?

Если вдруг так уж хорошо – ясное дело, нехорошо будет. И правда. Пошли от первых объединившихся Там письма Сюда. И что же? Ой, беда! Та же Оксанка с мужем. Как, значит, добрались, сразу на вокзале принялись власти ругать. Для лучшей встречи в смысле борьбы за свободу своего веского слова. Так, поверите ли, за папуасов приняли. А Там, где объединяться едут, папуасов хоть и любят, но высказываться не очень дают. Чуть не линчевали. Ну и с другими Акима Петровича выученниками сплошной конфуз и недопонимание. Как о барьер языковый не бьются, как произношение не оттачивают, никто из числа любимых родственников их понять не может, да в долг не дает. Вот какая Там темнота да бескультурье! Никто корякского языка не знает и за свой не принимает. Хоть обратно просись. И еще беда. Не все разъединенные объединиться успели. Есть которые и остались. И приходят они грозной толпой к Дому № и деньги за уроки с произношением назад требуют. А гражданин Жлоберман, ученик из последних, – зав. ларьком уцененных бриллиантов, – говорят, и вовсе озверел. Самый большой камень все время за пазухой носит, чтоб как Акима Петровича встретит, так всеми двумястами каратов – по голове. И вот во время, нами описываемое, сидит Аким Петрович у себя в комнатенке, даже форточку открыть боится. А под окнами объединяющиеся разъединенные на Языке, одному ему понятном, угрожают и злятся. Худо.

* * *