666. Рождение зверя

– А ты что, не знал, что он шизофреник? И суицидальные наклонности у него еще в детстве диагностировали. Вы вообще, Леша, хоть истории болезни у людей изучайте, прежде чем ими список «Единой России» шпиговать. А то потом какой-нибудь депутат Евсюков на фоне сложностей в личной жизни нажрется, придет на пленарное заседание и перестреляет там всех. Они ж люди неприкосновенные – оружие никто на входе не проверяет. А потом будете рассказывать по телевизору, что у него глаза – как плошки.

– Да ладно, мы-то тут при чем! Это лужковская квота была. С Филей другое самое интересное.

– Он оказался гермафродитом?

Трубка хмыкнула.

– Да нет. Он у себя дома какой-то гадюшник устроил. Труп лежал в очерченном мелом круге, а по всей хате валялись дохлые змеи, скорпионы, пауки, огромные насекомые вроде мадагаскарского шипящего таракана, даже летучую мышь где-то нашли. Он из наградного пистолета расстрелял в них всю обойму.

– «Испуганные духи бросились кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там», – припомнил Потемкин.

– Вот-вот, классика. Да, и еще кое-что. Застрелился наш парламентарий двумя выстрелами в голову. Представляешь?

«Про эту любопытную деталь подполковник с майором благовидно умолчали», – отметил Кирилл и присвистнул:

– Дежа вю! Прямо как министр внутренних дел Украины Кравченко. Второй контрольный.

– Да уж, классика жанра. Я поэтому и звоню тебе. Ты же его вроде как последний видел. Если чего-то не договариваешь – лучше скажи мне. Пока не поздно.

– Что тебе сказать? Ничего особенного мы не обсуждали. Just business, nothing personal[21].

– Так в нашем с тобой кругу, Кира, бытовухи не бывает. Только по бизнесу.

– Это слишком мелкий бизнес, чтобы кто-то из-за него инсценировал самоубийство такой вип-персоны, как Филя.

– Ну, тогда будь здоров. Береги себя.

Арсентьев отключил связь. Кириллу стало не по себе, особенно от арсентьевского «пока не поздно». Он попытался представить, что происходило в голове у депутата за миг до рокового выстрела. Точнее, как теперь выясняется, выстрелов. «Между двумя и четырьмя», – так, кажется, сказал Михайлов. В ночь на Ивана Купала. «И ты, Брут!» – Потемкин порадовался неожиданному каламбуру, соединившему гоголевского Хому и убийцу Цезаря. В его давно окаменевшей душе затеплилось что-то человеческое к Филе. Кирилл прокручивал в памяти последние два разговора с приятелем – вчерашний и позавчерашний. Единственное, что он находил в них необычным и настораживающим, так это маниакальный интерес к «Эдему» и желание во что бы то ни стало туда попасть. Фильштейн был довольно состоятельным человеком, но миллион долларов для такого патологического жмота – сумма весьма приличная. Легко расстаться с нею он мог только ради чего-то такого, что и впрямь является для него вопросом жизни и смерти. Потемкин также вспомнил предупреждение от отеля о необходимости сохранять все в тайне. Впрочем, эти странные элементы паззла никак не складывались. «В конце концов, может, это такой статусный клуб, членство в котором дает большие жизненные преимущества, о которых мечтал Франкенштейн, – решил он. – Ну, раз так, то, чтобы это выяснить, осталось день простоять да ночь продержаться».

Между тем за окном показалась устремленная ввысь стрела монумента покорителям космоса – машина выехала на Звездный бульвар, где на первом этаже одного из жилых домов располагалась нотариальная контора. Наум Семенович Вайнштейн – курносый голубоглазый мужичок с седеющей кучерявой бородой, внешностью чем-то напоминавший веселого бога Фавна с картины Врубеля, – встретил Потемкина в своем кабинете.

– Ну-с, – сказал он, пожимая руку, – что там у нас?

Кирилл вытащил листок бумаги и протянул Вайнштейну. Его изучение не отняло у Наума Семеновича много времени.

– Это не годится, Кирилл Ханович.

– Почему же? – удивился Потемкин.

– Надо описать все имущество, предоставить правоустанавливающие документы… Если хотите, я этим займусь, но процесс займет довольно много времени.

– Но как же это может быть? – удивился Кирилл. – Имущество, Наум Семенович, – это переменная величина. Сегодня оно одно, завтра другое.

– Надо зафиксировать текущее состояние, а потом вносить коррективы.

– А что, разве нельзя так, как я написал? Завещаю все, что имею. А потом, в случае смерти, пусть наследники выясняют, что им досталось.

– Теоретически вы можете написать все, что угодно. Например, «никому ничего не дам». Мое дело – заверить, что это именно вы написали, и хранить документ. Но я с такими случаями не сталкивался.

– Все когда-то бывает в первый раз, Наум Семенович. У меня сейчас просто нет времени на инвентаризацию.

– Хорошо, воля ваша. – Нотариус нажал на спикерфон: – Танечка, зайди, пожалуйста.

В кабинет зашла Танечка – белокурая ассистентка Вайнштейна, которая минимумом одежды, макияжем и блудливым выражением лица больше напоминала порнозвезду.

– Возьми вот это, – Наум Семенович показал на завещание Потемкина, – сними копию и оформи все, как полагается.

Танечка взяла бумагу и вышла.

– А много добра-то? – спросил Вайнштейн.