666. Рождение зверя

– Но это не главное. Главное условие мирного разрешения этой ситуации заключается в том, что Синедрион должен выдать нам существо, которое он здесь породил. Мы точно знаем, что он здесь, и могли бы просто уничтожить всех, кто есть на острове. Но жизни всех, кроме одного, нужны для решения мелких задач вроде тех, которые я уже обозначил. Для достижения главной цели значение имеет смерть – смерть одного. Если Синедрион выдаст нам его, мы выпустим пленных – тех, на кого он укажет. С нашей точки зрения, это вполне приемлемая схема обмена.

Генеральный секретарь достал салфетку и вытер большой морщинистый лоб.

– Но вы же понимаете, что мы не вполне уполномочены…

– Понимаем. Поэтому даем время на размышления. 24 часа, в течение которых мы надеемся увидеть демонстрацию доброй воли в виде начала выполнения требований.

Шамиль щелкнул пальцами, и окошко с залом Совбеза погасло. Картинка с острова развернулась во весь экран, сурдопереводчица съехала в левый угол, а камера нацелилась на аль-Масри, который начал читать проникновенную проповедь на арабском. Басаев выключил звук на айпаде – шейх сидел в нескольких метрах, и все желающие могли послушать его вживую.

– Неужели ты думаешь, что они на это пойдут, Шамиль? – усмехнулся Кирилл. – Нет, ты что, и правда настолько наивен, что веришь в это?

– А что такое? – Шамиль, кажется, слегка смутился.

– Да то, что они скорее здесь сами все напалмом сожгут, чем сделают то, что вы хотите.

– Если все здесь сжечь напалмом, мировой порядок прекратится. Смотри. – Он обернулся к стоявшим у края сцены нукерам и крикнул: – Дайте сюда связь!

Несколько ассасинов подкатили к нему железную коляску, похожую на те, что используют в супермаркетах. Она была заполнена мобильными телефонами – видимо, теми самыми, что постояльцы сдавали на ресепшен. Басаев встал, зачерпнул несколько трубок и поковылял к краю сцены.

– Вот, ловите! – Он швырнул телефоны на первый ярус. – Звоните родным и знакомым, расскажите им, где вы и что надо сделать, чтобы они вас опять увидели!

Шамиль вернулся обратно и сел. Другие участники шуры последовали его примеру и тоже начали разбрасывать по залу телефоны. В рядах амфитеатра возникла давка. Люди бросались к падающим трубкам, вырывали их друг у друга. Кирилл подумал, что ему это что-то напоминает. Оказавшись на море, он любил с булкой зайти по мосткам куда-нибудь подальше и кормить стаи прибрежных рыб. Серебрящаяся масса бурлила, сильные отпихивали слабых, прорываясь жадным ртом к вожделенной пище.

– Социальный дарвинизм в действии, – отметил Потемкин. – Зря ты халдеев поубивал, Шамиль. Они бы мигом тут все раздали. Да и вообще, если вы приготовились к долгой осаде, обслуга совсем не помешала бы. Надо же есть, пить, говно убирать здесь. Непродуманно как-то. Зачем вы так жестоко с персоналом?

Басаева перекосило.

– Жизнь – это очередь за смертью, но многие все время пытаются пролезть без очереди. На этом острове больше нет халдейского племени.

– Есть! – раздался уверенный голос из-за спины. – В этом зале есть халдейка, и она рядом с нами. Выдает себя за клиентку.

Потемкина прошиб холодный пот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Развернувшись, он увидел довольное лицо Кураева. Басаев тоже развернулся:

– Где она?

Кураев показал на Беатриче. Фея уже все поняла – она побледнела и сжалась.

– Да вон сидит. Третьего дня я ее самолично миссионерил. Простите, Кирилл Ханович, но Jedem das Seine[113], как было написано на воротах Бухенвальда. Это выражение здесь весьма к месту.

Басаев повернулся к Кириллу:

– Это правда?

– Он все врет, Шамиль! – Потемкин попытался мобилизовать все свои навыки непревзойденного лгуна. – У нас с батюшкой старые счеты. Бабу не поделили, вот он и пытается отомстить чужими руками.

Басаев жестом приказал привести фею. Его нукеры схватили ее и поставили на колени рядом с Кириллом. Амир вытащил два пистолета Стечкина, взвел их и приставил один ствол к ее голове, другой навел на Кирилла.

– Ты, конечно, помнишь притчу про суд царя Соломона над двумя женщинами, поспорившими о ребенке?

Потемкин кивнул. Басаев продолжил:

– Как-то раз к царю на суд явились две женщины, которые не могли поделить между собой младенца, – каждая говорила, что это ее ребенок. Соломон приказал разрубить младенца пополам, чтобы обеим женщинам досталось по части. Первая сказала: «Рубите, и пусть он не достанется никому», а вторая крикнула: «Отдайте лучше ей, но только не убивайте!» Соломон решил суд в пользу второй женщины, так как именно она была его матерью. – Шамиль взмахнул пистолетом: – Выбирай, кто из вас сейчас умрет.

– Она должна жить! – не раздумывая, выпалил Кирилл.

– Тогда прощай.

Беатриче вскрикнула.

– Не слушайте его! Он пьян! Он наглотался наркоты! Этот человек, – она показала на Кураева, – прав, я никакая ему не жена. Я – халдейка Беатриче.

Лицо Басаева расплылось в довольной улыбке.

– Ну вот, видишь! Я мудрее царя Соломона.

Он отвел пистолет от головы Потемкина и со злостью бросил в лицо фее:

– Конец тебе, отродье шайтана!