68 дней

   Макс молча кивает. Оркестр звучит слаженно, музыканты играют виртуозно, профессионально, нисколько не хуже биг-бэндов, постоянно мелькающих на экранах телевизоров. После концерта Лина решительно берёт Макса за руку и тащит за собой в комнату музыкантов. Ей и страшно, и ужасно хочется, чтобы самые близкие, самые любимые люди увидели друг друга, понравились друг другу.

– Познакомься, это Макс, мой… друг, – волнуясь, произносит Лина, – Макс, это мой папа, Георгий Васильевич.

   Мужчины пожимают друг другу руки. Макс искренне улыбается. Оба говорят дежурные слова, что им приятно познакомиться. Отец тоже улыбается открыто и солнечно, как умеет только он один. Спрашивает, как им сегодняшний концерт. Макс отвечает, что ему давно нравится оркестр. Он всегда с удовольствием приходит сюда, чтобы послушать живую музыку. Папа тоже говорит, и весь их разговор превращается во что-то удивительное и необыкновенно значимое. Будто это не просто встреча двух незнакомых людей, разделённых сорока годами жизни, двумя поколениями и целой эпохой… Неуловимая и непонятная связь устанавливается между ними, Лина чувствует невидимую, но прочную нить, протянувшуюся от папы к Максу. Она удивляется, что выражение лица Макса совсем другое, сильно отличается от того, к которому она привыкла. Значит, он может быть совсем другим? Простым, добрым, искренним… Не мачо, пресыщенным жизнью и вниманием девушек, каким хочет выглядеть перед ней?.. Мысль мелькнула и тут же улетела, забылась.

   Большой зал с неповторимым запахом. Большая сцена, пурпурные бархатные занавеси по краям и огромный экран. Гаснет свет, идут титры и за кадром звучит тёплый голос Сергея Никитина.

   "Не сразу всё устроилось,

   Москва не сразу строилась…" ²

   "Александра, Александра", – мысленно подпевает Лина. Какая песня хорошая!.. Фильм заставляет включиться, сопереживать героям, вызывает и смех, и грусть и щемящее чувство узнавания. Но ни на секунду Лина не забывает, кто рядом с ней. Касание рук, дыхание, близость его тела заставляют время то течь неумолимо быстро, то останавливаться, замирать на бесконечное мгновение, когда его пальцы оживают и сжимают её руку. В такую минуту и умереть не жалко.

   ***

   Из тёмного тёплого зала вышли на улицу Ленина, где светится огромными окнами здание Главпочтамта. Бездонное бархатное небо медленно роняет крупные пушистые снежинки. Деревья в Первомайском сквере спят, укрытые сугробами, вкусный зимний воздух хочется пить большими глотками, наслаждаясь послевкусием от хорошего кино. Перед мысленным взором крутятся персонажи, их поступки и тесно переплетённые судьбы. Добрый и мудрый фильм. Наверное, не одна Москва не верит слезам. Чем Новосибирск хуже или лучше? Лина шла, слушала голос Макса, скрип снега под их ногами и примеряла на себя судьбу Кати, невольно выстраивая параллели. Разве Макс – это Гоша? Умная Лина нашёптывала: "Больше всего твоему драгоценному Максику подходит образ Рудольфа-Родиона, бессовестного и циничного соблазнителя". Лина гнала от себя гнусные мысли: конечно, у них с Максом всё будет иначе… Ни одна девушка не пожелает себе такой сложной и драматичной судьбы, какая досталась героине фильма. Ни одна не согласится ждать до сорока лет, когда начнётся её настоящая жизнь. Лине почти двадцать, самое время жить, прямо сейчас.

   Она взглянула на Макса, идущего рядом. Удивительно, у него сегодня совсем другое лицо! Тёплый, ласковый взгляд, немного покровительственный. Какой и должен быть у парня, у мужчины, рядом с которым – его девушка, возлюбленная, единственная на свете. Лина улыбнулась. Всё ты врёшь, мой дорогой! Ты просто и желаешь, и опасаешься настоящей любви не меньше меня. Боишься ошибиться. Боишься разочароваться. Ничего не бойся, родной мой. Я с тобой. Я буду с тобой так долго, что мы успеем состариться. И умереть.

Глава 4

Лина всегда любила музыку. Всегда. Даже в те моменты, когда сатанела от ненавистных фортепьянных упражнений. Даже когда собиралась бросить музыкальную школу за год до окончания. После получения заветных корочек изменилось всё. Папа со временем сдался, смирившись с тем, что дочь не хочет пойти по его стопам и стать профессиональным музыкантом. Сдался, уступив её непреклонной воле. И Лина полюбила музыку снова, всей душой, не делая различий между набившей оскомину классикой и простецкой попсой. Теперь её руки ложились на чёрно-белые клавиши и с завидной беглостью, с лёгкостью, которую придаёт рукам музыканта лишь истинное удовольствие, исполняли классические прелюдии и фуги. Лишь перестав быть обязательными, редкие по красоте полифонии творения великого Баха зазвучали для Лины истинной гармонией, проникли в душу и освоились там, обжились, став частью привычного ощущения радости и бесконечности жизни.