68 дней

– Месяц, вроде бы, – смущаясь отвечает Лина. На самом деле, её внутренний хронометр не терпит приблизительности, он точно знает: двадцать девять дней и восемнадцать часов.

– Представляешь, это первый случай, когда я с девушкой так долго.

   Лина вспыхнула, в висках тревожно застучало.

– И сколько длились самые долгие отношения? – она старается сдержать внутреннюю дрожь.

– Три недели. Это был рекорд. Так что, можешь себя поздравить.

   Она не знает, что сказать. Не знает, радоваться или плакать. Ведь это означает лишь одно: все её глупые мечты рассыпаются в прах, Умная Лина – действительно самая умная, проницательная и дальновидная. А влюблённая дурочка обречена. Боже, ну почему всё так ужасно?.. Макс что-то рассказывает о своих похождениях с двадцатидвухлетней девицей. Зачем? Зачем он говорит это? Чтобы побольнее ранить, чтобы поставить на место? Несмотря на все усилия, Лина будто каменеет, свет меркнет перед глазами. Всё, это всё. Ему нельзя верить. Ни на грош. А самое главное – нельзя давать волю своим чувствам.

   И тут происходит невероятное. Почувствовав перемену в состоянии Лины, Макс обрывает свой рассказ на полуслове, подходит близко и делает то, чего никогда раньше не делал на работе: он целует Лину в губы, долго, нежно. Словно тягучий солнечный мёд заполняет всё её существо, дурные мысли разлетаются, как сухие листья под порывом сильного ветра, остаётся лишь сиюминутное слепое неистовое обожание. Не верю, он шутит, он нарочно дразнит меня! Разве можно так целовать, если не любишь по-настоящему, один раз и на всю жизнь?.. Поцелуй всё длится, и Лина чувствует, как ноги подкашиваются. Ещё чуть-чуть и она потеряет сознание. С огромным трудом оторвавшись от настойчивых требовательных губ, девушка собирается с силами и делает шаг назад.

– Макс, я пойду. Мне ещё методичку сегодня допечатывать.

– Пока, – Макс тут же возвращается к столу и пробует паяльник. Оказывается, он его и не выключал.

   Лина закрывает за собой дверь и глубоко вдыхает, как будто только что вынырнула. Ноги всё ещё дрожат. Вверх по лестнице, осторожно, крепко держась за перила, вот так. Вроде, отпустило. Входит в лаборантскую, занимает привычное место за пишущей машинкой, пытается сосредоточиться на работе, прилежно разбирает каракули на черновике профессора, превращает их в стройные ряды букв, слов, предложений.

   "Боже, как он красив!" – не устаёт мысленно восхищаться Лина, вспоминая Макса, смакуя каждую чёрточку, штрих, жест. И как неприступен! Этот взгляд – снисходительный, с лёгкой нотой презрения, вгоняющий в смущение и краску, повергает в неловкость и сомнение. Лина чувствует себя ничтожной мелкой соринкой у его ног. Соринкой, преисполненной обожания. Но его слова, интонации, настойчивые поцелуи, уверенные шаги к сближению заставляют замирать и не дышать, боясь спугнуть робкие ростки счастья.

   "Да ты с дуба рухнула! Ну, посмотри, посмотри же на него, а потом на себя. Внимательно посмотри! Куда тебе до него?!" – не унималась Умная Лина, – "Поматросит и бросит, вот увидишь! Поди всем своим корешам про тебя рассказывает, ржут до коликов. Старуха на пацана семнадцатилетнего запала, вот умора-то!.. Он же ясно тебе сказал: месяц – рекорд. Сушите вёсла, финиш, завтра же он найдёт себе следующую восторженную дурочку, а через месяц не вспомнит, как тебя зовут!" Лина раздосадовано встряхнула головой, стараясь отогнать навязчивые нравоучения. Но страх прокрался внутрь, зашевелился, устраиваясь поудобнее и, в конце концов, обосновался, прижился, врос в душу. Его никак не выходило прогнать, получалось лишь на время позабыть о нём.

   ***

– Папуль, давно из горячего крана холодная вода идёт?

– Днём отключили. Опять, наверное, где-то трубу прорвало. Дня три придётся как-то обходиться, а то и неделю.

– Ёлки, как нарочно, стирка набралась.

– Нагрей ведро кипятильником.

– Да ну, ждать долго. Так управлюсь, по-быстрому.

– Ужинать будешь? Я пирожков с картошкой нажарил.

– Буду, папуль, спасибо. Ставь чайник, я быстро.

   Лина наполнила из-под крана таз, насыпала стирального порошка, поболтала рукой. Блин, холодно-то как! Простирнула своё бельишко, прополоскала в ледяной воде, морщась от боли в пальцах, отжала и повесила на верёвку в ванной. Кое-как отогрелась горячим чаем.

   Пирожки папа жарит замечательные: покупает сдобное тесто в кулинарном отделе магазина "Диета" на Советской, начинку щедро сдабривает жареным луком. Набивает готовыми пирожками большую кастрюлю. Можно несколько дней не заморачиваться с готовкой: пара больших румяных пирожков, чашка горячего сладкого чая – и сыт. Славное получается подспорье при пустых-то полках продовольственных магазинов.