— Согласен. Я не могу пить ничего, кроме кофе Норы. Кое-как пил то дерьмо из закусочной последние несколько месяцев.
Я приподнимаю бровь, глядя на него.
— Да, видимо, тебе было тяжело.
Кип выглядит отчитанным, потянувшись за коробкой из пекарни.
— Тут много лучших пирожных Норы, — говорит он, открывая ее.
Внезапно у меня просыпается аппетит, и я тянусь за шоколадным круассаном, все еще мягким и теплым.
Кип достает салфетку для крошек, которую я с благодарностью принимаю.
— Ты ездил в Юпитер и обратно, чтобы купить мне круассаны и кофе? — уточняю.
— Ну, себе я тоже взял кофе, так что это был не совсем бескорыстный поступок, — он поднимает свою чашку.
— Если ты пытаешься «вернуть меня», то должен знать, что для этого потребуется нечто большее, чем выпечка и кофе, — сообщаю я ему, не отказываясь ни от того, ни от другого.
Кип усмехается. Мне понравился этот звук. Я не слышала его несколько месяцев, и это согрело меня до костей.
— Я понимаю, что для этого потребуется гораздо больше. Но ты сейчас признала, что я могу вернуть тебя, — говорит он тоном, полным триумфа.
Черт.
— Я не это имела в виду, — огрызаюсь.
Кип ухмыляется.
— Именно это и имела. У меня все еще есть шанс.
— Не обольщайся.
Хотя в моем голосе звучит горечь, что-то внутри меня оживает, я рада оказаться в знакомом ритме, увидеть знакомую картинку.
В этот момент входит медсестра, чтобы проверить мои жизненные показатели и сердцебиение ребенка с помощью портативного допплерографа17. Я поняла, как он выглядит, потому что в течение первого триместра каждый вечер смотрела на сайте этот аппарат, прикидывая, хорошо это или плохо – иметь возможность определять сердцебиение ребенка.
Решила этого не делать.
Я бы сходила с ума, постоянно пытаясь найти этого маленького засранца, а потом впадала бы в глубокую депрессию, если бы не находила. Я и так нервная.
Как бы то ни было, я пугаюсь, когда медсестра достает эту маленькую штучку, у меня внезапно пересыхает во рту и замирают конечности.
Биение сердца, исходившее от маленькой машинки, является обнадеживающим и желанным звуком, но я не учла присутствия Кипа и не ожидаю от него какой-либо реакции.
У него отвисает челюсть, и он наклюнется вперед, так что его локти упираются в кровать, когда он с благоговением смотрит на мой живот. Если бы я когданибудь попыталась убедить себя, что Кипу наплевать на ребенка, я бы не смогла, только не после этого момента.
Это пугает меня. Переход от такой холодности к такому…
изумлению и преданности.
Я не знаю, что с этим делать. Все материнские гормоны, циркулирующие по моему телу, сделали меня мягкой и требовали простить его и вернуться домой счастливой семьей.
Которой мы не были.
Мне нужно помнить об этом.
Поэтому я отступаю.
Остаток утра я не смотрю на него, не улыбаюсь и не позволяю его нежному выражению лица и чрезмерной заботливости проникнуть
внутрь. Вместо этого я сосредоточиваюсь на том, чтобы собраться, убраться нахрен из больницы и вернуться домой.
Они заставили меня выехать в инвалидном кресле, что подпортило мой имидж: «я все могу сама».
Потом Кип помогал мне забраться в его грузовик и вылезти из него, как будто я гребаный инвалид. Хотелось оттолкнуть его, но грузовик этого ублюдка высокий, и я не могла забраться туда одной рукой. В больнице мне не дали ни одного из хороших лекарств из-за беременности. Поэтому у меня не только пульсирует запястье, но и такое чувство, будто меня сбила машина.
Хотя, почти так и есть.
Я нуждалась, чтобы Кип помог мне забраться в грузовик и выбраться из него, а затем дойти до дома, где он уложил меня на диван с одеялами. Опять же, я могла бы поспорить, но мой диван и одеяла сейчас действительно нужны.
— Я приготовлю ужин, — говорит он после того, как закутал меня, как буррито. — Чего хочешь?
Я поджимаю губы, не желая больше ничего требовать от этого человека.
— Закажу пиццу, — решаю я, роясь под одеялом в поисках телефона.
— Я приготовлю пиццу, — заявляет Кип.
Сердито смотрю на него.
— Пиццерия приготовит пиццу. С соусом «ранчо».
Он не хмурится в ответ. У него мягкое выражение лица, преданность, смешанная с весельем. Это причиняет боль. И от этого я чувствую себя такой расслабленной.
— Я умею готовить пиццу. И соус «ранчо».
Я открываю рот, чтобы возразить ему, но меня перебивает Каллиопа. Она приехала вскоре после того, как мы вернулись домой из
больницы, то есть после того, как я убедила Нору и Роуэна вернуться домой к их дочери и собаке, за которыми присматривала мама Роуэна.
Каллиопа молчала во время всего этого шоу с укутыванием одеялом, потягивая вино из бокала, который я уговорила ее выпить.