Читаем 7 дней жизни (СИ) полностью

Дорогой дневник, это, наверное, самый жуткий кошмар, но почему я не могу проснуться, и он закончится, мы слишком молоды для того, чтобы умереть. Кошмар не закончился, сегодня ночью у мамы случился разрыв, и она умерла, как же мы будем жить без нашей дорогой мамы Номи. Мы решили её похоронить неподалёку от дома, так как в городе теперь комендантский час, и теперь ни кто не пойдёт в школу один. Я была опустошена, мир вокруг меня начал рушится, я даже не могла заплакать, а если-бы заплакала, то мой плач был бы похож на волчий вой.

-Аи, прими наши соболезнования, чем мы можем тебе помочь? Спросила меня мама Макото.

-Помогите моей сестрёнке Нане, она теперь сирота, прошептала я. В эти трудные дни остатки нашей некогда дружной и любящей семьи сплотились, теперь мама Макото заняла место моей мамы, а Макото мне стала как сестра. Наверное, ей так легче не думать о брате и отце. Вскоре господин Отошимо смог оправится от ранения, и присоединился к числу патрульных, но жизнь так и не входила в русло. Даже учёба в школе не приносила радости.

4-Nichi-me (Звери в городе)

6 августа 1945 года. Дорогой дневник, я так обессилила за эти дни, что не могу разговаривать, я истощена и подавлена. Что с нашим императором, я понятия не имею, после этой фразы, что он «больше не бог», от него не слуху, не духу. Поэтому я буду записывать всё, что происходит. В городе нехватка продовольствия, американцы перекрыли все поставки из Токио, и решили уморить страну голодом. Мы с отцом и матерью Макото отказываемся от еды, ради того, чтобы прокормить Нану. Нана всё время зовёт маму, похоже, даже в её возрасте она понимает, что мамы нет. Отец и господин Отошимо, дежурят возле нашего дома, отцу даже запретили помогать раненым. Это просто не слыхано, наши солдаты, которые обороняют наш город и охраняют императора, не могут получить помощь, и врачей, которые пытаются им помочь, просто расстреливают. А главное, мы даже и не успели добраться до нашего бомбоубежища. Радует только то, что наши солдаты за океаном не ослабляют хватку, но то, что они оголили тыл, дало американцам форы.

Отец отвёз меня и мою подругу-сестру Макото в школу, всё равно надо держаться и не показывать врагам свой страх. Занятия теперь начинались в бомбоубежищах, мы сидели как дикари возле единственного фонаря. Наша учительница держалась молодцом, хотя мы все знали, что её старший сын работает в Токио, он учёный, но теперь от него тоже ни слуху не духу. Дорогой дневник, сегодня должно было быть День рождение Макото, но из-за войны мы его отменили, и Макото очень зла на американцев. Я тут подумала, что если - бы она была парнем, то из неё бы получился отличный камикадзе, но я вижу такую же запуганную девочку как я сама. По радио послышались помехи, и наша учительница, стала его настраивать – «Передайте всем они расстреливают мирных жителей» - это был голос корреспондента. Затем радио затихло.

-Боже мой, мальчик, воскликнула учительница и рухнула в обморок, ей на помощь пришёл учитель химии, и помог бедной женщине прийти в себя.

-Отец и брат, наверное, погибли, а иначе бы они не допустили такого, произнесла Макото. Я только кивнула, от шока не могла даже дышать, мне безусловно было жаль всех людей, хотя я мало бывала в Токио, и не знакома с жителями этого города, но мы все одна страна. Дорогой дневник, как хорошо, что мама не дожила до сегодняшнего дня, и не слышит о том, что творят американцы на улицах Токио.

Вторым уроком была химия, но мы оставили все приборы и пробирки в школе, и поэтому урок был скучный, да и учиться, честно сказать, не хотелось, из-за голода многие дети не могли сосредоточиться на учёбе, наш учитель химии ещё держался молодцом. Этот пожилой японец, видно самурай, если даже во время голода сосредоточен. Макото постоянно озирается по сторонам, моя некогда пышная подруга стала похожа на скелет, я и сама выгляжу не очень.

-Дети, у нас в столовой осталось немного еды, сейчас принесу, говорит наша учительница.

-Икуко-сенсей, туда опасно ходить, предупреждает директор, он тоже с нами в убежище.

- Но они голодны, мистер Тагоши, начала оправдываться учительница. Директор не выдержал, и решил сам отправиться в столовую, я и Макото начали отсчёт, если он вернётся быстро, то и наш город захвачен, если же нет, то опасность нас миновала. Директор вернулся через полчаса с полным пакетом еды.

-Ну как? Спросила Иккуко-сенсей.

-Всё тихо, похоже, американцам нет дела до нашего города, ответил тот. Голодные дети набросились на еду словно волки, мы же откусили только по кусочку, решили всё остальное дать нашим родителям. Силы вернулись не надолго, мы постарались вникнуть в урок.

Над местом, где мы прятались, пролетел самолёт, и так громко, что у меня заложило уши. Я от неожиданности, закрыла уши руками.

-Аи, с тобой всё в порядке? Спросила меня Макото.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары