7. Найм

Пришлось извиняться, потом опять эта суета с возами, с упаковкой. Моя ошибка: вместо того, чтобы сфокусировать внимание на главном — я занимался интересным.

С Прокуем его железяки посмотрели, кое-каких мыслей ему по-накидал. Конечно, когда на тебя раскрыв рот смотрят — это приятно. Не оторваться. Как петух на заборе кукарекает. Это я — про себя.

С Марой, как начали её майно выносить… Тут уж наоборот — я рот раскрыл. Кое-какие зелья… Настойка на двенадцати травах, снадобья комбинированного действия… Вы себе концентрированный крапивный яд представляете? Вот и я не знал. Причём, похоже — основное воздействие не от муравьиной кислоты, а от гистамина. Спазм гладких мышц, отёк тканей, сгущение крови… Ясно, что применяется не подкожно или внутривенно, но ведь как действуют! Если Мара не привирает…

Уже в последний вечер был момент, когда Аким меня в избу зазвал, всех выгнал и начал рассказывать:

– В Елно новый посадник пришёл. Сюда заходил, разговаривали. Сыска по делам твоим не будет. Ни по Перуну, ни по пруссам битым, ни по посаднице.

Опа! То есть — были варианты. Где-то я прокололся. А может просто — «не дурак пришёл»? На Руси ж умеют не только «слонов слонять да к стенке прислонять». Есть и умные мужики. С посадницей… «кто тело нашёл» — всегда у следствия первая версия.

– И по вотчине моей — год отсрочки дали. Так что, подымаем хозяйство. Может, и получится чего.

– И за что ж нам такие благодеяния? За какие такие дела-радости?

– А ты не насмешничай! Меня, Акима Рябину, в дружине княжеской помнят, наветам давним не верят. Новый посадник — из старых сотоварищей моих. Он мне жизнь свою должен. Это ты-то… малёк ещё, всей славы, что вон, уродину калечную притащил. А за мной такие деяния достославные есть…

Ну, когда дед на церковно-славянский переходит… Когда у него не «дело», а «деяние»… То пластом лежал, «Ваня, Ванечка…», а чуть ожил и сразу — «не твоего ума дело». Тяжко с ним. Начал я, было, извиняться да подлащиваться, а тут крик во дворе:

– Держи! Лови! Зашибёт!

Выскочил во двор — жеребчик, из возчиками приведённых, с коновязи сорвался. Народу и коней во дворе много, все орут. Конёк молодой, мечется очумело. Пока поймали, пока разобрались, пока мозги вправили — вожжой гнилой коня привязали… Так с Акимом и не договорил. Как зимой мне эта гнилая вожжа аукнулась… Ну, чего грустить — сам дурак.

Постоянно ошибаюсь в мелочах. Например, расчёт времени. Мы шли из Елно в Коробец полдня. Ну, чуть больше. И обратно так же поспели. Ага. В два пустых воза. А обоз в двенадцать гружённых возов… Да его только поднять да из города вытолкнуть — полу-утра уходит! А перевоз? Сперва через Десну, потом, на другом конце, хоть и через брод, через Угру… А между… Да что ж они такие бестолковые! Николай голос сорвал, Ивашка — рычит, Чарджи… — шипит. Только когда велел я Ноготку кнут полаческий достать да проверить… Ну, и Марана улыбаться возчикам начала… Затемно, но добрались и разместились.

Утром — «бардак, серия вторая» — погрузка на лодки. Как у авантюрников с фентайзийниками всё просто — «мы сели и поплыли». Корову в лодке кто-нибудь возил? Не в бомбовом отсеке, как в «Особенностях национальной охоты», а в плоскодонке? Как бедное животное в такой неустойчивой, качающейся посудине — раскорячивается, что оно при этом говорит и, главное, делает. А хвостом коровьим, как оказалось, можно не только мух бить, но и мужиков — за борт вылетают как гарпун китобойный. А тут баба Меньшакова над ухом воет: «Ой, коровёнушка моя, ой, кормилица»…

Ладно — корова. Скотина — что возьмёшь. Ладно — баба. Мужики… Лодки — местных, вроде бы — было всё сговорено. Но «проверка на прогиб» идёт непрерывно:

– А задаток?

– Какой задаток? Оплата по факту.

– Не. У нас с дедов-прадедов заведено — половину вперёд.

– Так что ж раньше не сказал?

– Дык, я ж думал, что ты знаешь. Это ж все знают. А иначе как же ж… Не, без этого… Никак… Не, без задатка не пойдём…

– Ладно. Николай, выдай им задаток.

– Эта… Ну… Не боярыч… Такого ряда не было. Это ж четверть серебра, а надоть половина. Не честно это, оммануть нас задумал… Не… Это ж скока гребсти… Туда, стало быть, обратно, а тама скоко… А вверх-то… против реки-то… Мы на тя пупки рвать будем, а ты людям, за труды их тяжкие…

А на кой мне их «обратно» и «тама»? Это ж их забота. Грести вверх, в межень, на пустых лодках — это «труды тяжкие»?! А как же они в половодье с грузом ходят?! Если бы не мой первый речной поход, когда мы в Елно лодией шли… Ну, я бы думать начал, сочувствовать. А тут… хоть и чуть, а опыта своего личного — есть. Факеншит вам, трудники-лодочники. И не простой, а уелбантуренный.

– Николай, собери серебро. Оплата на месте, по факту прибытия с целым грузом. Кто моё майно утопит — взыщу втрое.