Мне трудно передать вам, какое впечатление произвела на меня эта фраза. И несмотря на то, что я был воспитан на философии самодетерминизма, слова, которыми была выражена эта мысль, — «промежуток между возбудителем и реакцией», — поразили меня с невероятной силой. Это было похоже на «откровение», на внутреннюю революцию, на «идею, время которой пришло».
Я вновь и вновь возвращался к этой мысли, и она начала оказывать серьезное воздействие на мою жизненную парадигму. Я стал наблюдать за собой как бы со стороны. Я мысленно помещал себя в середину этого промежутка и оттуда смотрел на раздражители. Я наслаждался внутренним ощущением свободы выбирать свою реакцию.
Вскоре после этого случая и частично благодаря воздействию этой «революционной» идеи мы с Сандрой начали практиковать «глубокое общение», разговоры по душам. Около полудня мы садились на старенький красный легкий мотоцикл «хонда-90», брали с собой двух наших ребят-дошколят — одного сажали между собой, а другого я пристраивал у себя на левом колене, — и отправлялись по тропинке через тростниковые заросли. Мы ехали не спеша около часа, спокойно беседуя между собой.
Дети, с нетерпением ожидавшие поездку, сидели тихо. Встречного транспорта не было, а наш мотоцикл стрекотал совсем негромко, так что мы хорошо слышали друг друга. Обычно мы доезжали до пустынного берега, парковали «хонду» и дальше шли пешком еще примерно двести ярдов до уединенного местечка, где среди природы устраивали пикничок.
Песчаный пляж и пресноводная речка, впадавшая в этом месте в океан, полностью занимали внимание детей, и мы с Сандрой могли спокойно продолжать разговор. Вы легко можете представить себе, какого уровня понимания и доверия мы смогли с ней достичь, проводя в таком глубоком общении по два часа в день ежедневно на протяжении целого года.
В самом начале этого года мы говорили обо всем, что нас интересовало, — о людях, идеях и событиях, о детях, о моей книге, о нашей семье и нашем доме, о планах на будущее и прочих подобных вещах. Но мало-помалу наше общение становилось глубже, и мы все чаще начинали говорить друг с другом о нашем внутреннем мире, — о том, как мы воспитывались, о наших жизненных сценариях, о наших чувствах и сомнениях. Глубоко захваченные общением, мы в то же время как бы со стороны наблюдали за этим процессом и за своим в нем участием. Мы стали по-новому, совершенно необычно использовать тот самый промежуток между раздражителем и реакцией, и это заставило нас задуматься о том, как мы были запрограммированы и как наши программы влияли на наше представление о мире.
Мы пустились в интереснейшее путешествие в свой внутренний мир и обнаружили, что это самое восхитительное, самое увлекательное, самое захватывающее и самое богатое открытиями занятие из всех, что были нам известны во внешнем мире.
Но не все было таким «светлым и радостным». Иногда мы испытывали боль, задевая обнаженные нервы, и неловкость от того, что становилась известна наша подноготная. Это испытание делало нас полностью открытыми и очень уязвимыми и незащищенными друг перед другом. Но несмотря на это, мы чувствовали, что с готовностью будем проходить через это испытание еще многие годы. Погружаясь в эти потаенные, деликатные проблемы и затем выходя из них, мы чувствовали себя в какой-то мере оздоровившимися.
Мы с самого начала относились друг к другу настолько заботливо и чутко, так старались поддержать друг друга, что это значительно облегчало для каждого из нас нелегкий путь к открытию самих себя.
Постепенно у нас выработалось два негласных строжайших правила. Первое — «не выпытывать». Поскольку мы раскрывали друг перед другом свои уязвимые внутренние наслоения, не нужно было задавать вопросов, нужно было эмпатически слушать, сопереживать. Выпытывание же подобно вторжению. Кроме того, оно слишком логично и оказывает контролирующее воздействие. Мы исследовали новую землю — неизведанную и пугающую, вызывающую страхи и сомнения. Нам хотелось открывать ее все больше и больше, но мы научились уважать потребность и право другого человека открываться тогда, когда для этого придет время и он будет готов это сделать.
Второе строжайшее правило заключалось в том, что если общение становится слишком болезненным, то беседа в этот день прекращается. И тогда мы либо продолжаем на следующий день с того места, где остановились, либо ждем, пока тот, кто рассказывал, не будет готов возобновить эту тему. Мы носили в себе неразрешенные вопросы, зная, что надо к ним вернуться. Но поскольку времени у нас было достаточно и обстановка к этому располагала, поскольку мы с таким увлечением наблюдали, как нас захватывает сам процесс, и совершенствовали свои отношения, то мы оба понимали, что рано или поздно вернемся к прерванному разговору и так или иначе его завершим.