7 проз

Я могу отдавать этому фрагменту свою фактуру: поссать туда, сложить туда говешку, отдать свою кровь, плоть, сгнить в каком-то конкретном градусе широты-долготы. Но неужели я способен быть только фактурой - самому становиться фактурой или организовывать здесь какую-нибудь фактуру (дом построить, яму вырыть?). И все? Я могу отбрасывать тень, например. Я могу замечать схожесть одних пространств с другими и соединять схожие пространства - либо мысленной линией, либо мостом, либо текстом, либо просто ментальным усилием. Немного.

Вот что: думая о Паше, о том, как он проходит двор, я беспокоюсь о судьбе ведомых мне и произведенных мною ракурсов. Я видел этот холм, эту лестницу под определенным углом зрения, и этот угол зрения уже в мире есть, но он стерт, как файл, выброшенный в корзину. Есть стойкая убежденность в том, что души этих файлов продолжают какую-то плавную жизнь, что косвенно подтверждается способностью компьютера выплескивать изредка в самых неожиданных местах непонятные фрагменты каких-то непонятных текстов: так, что-то происходит. Это удивительнее всего: всегда везде что-то происходит.

Нестерпимо, просто нестерпимо все мельтешит.

Фантазм такой остановки: нейтронная бомба, после которой учебниками обещана ситуация типа "стаканы стоят, а нас нет".

Она рисуется, надо думать, в фантастическом искусстве: пустые города. Мертвый пустой воздух, ветер хлопает дверью овощной лавки. Какое-то с сомнительным статусом "Я", которому каким-то образом дано это видеть, тенью проходит по мертвой мостовой.

Мне мил этот пейзаж. Правда, являясь мне, он никогда не окажется пейзажем центрально-величественных частей города. Никаких Кремлей. Терминалы, склады, шлагбаумы, железнодорожный окрест, верфи, водонапорные башни, стройки, руины - вот какой пейзаж мил моему глупому сердцу.

В Свердловске есть художник Голиздрин, который со своей галереей и вашим швейцарским фондом каким-то имел недавно большой проект, связанный с промышленным искусством: швейцарские и русские художники ползали по свердловским предприятиям и делали из заводского мусора поставляжи. И те в каких-то угольных и камнебитных карьерах.

Об этом я помянул, чтобы помянуть твоих земляков. Информируя читателей "Независимой газеты" об этом событии, я написал в заметочке, что Швейцарию часто называют маленьким европейским Уралом...

Но речь шла о другом: в строительном и промышленном мусоре-недомусоре движения, кажется, поубавлено. Впрочем, Мартина, и об этом я напишу потом.

Речь-то шла совсем о другом: о том, что меня беспокоит судьба ракурсов. Почему? Что ценного в том, что десятилетний мальчик, спешащий из школы, каждый день смотрит на ступеньки лестницы, соединяющей "верх" его двора с "низом", немножко под другим углом зрения и почему-то фиксируется на этом изменении?

Боюсь, это просто острота осознания однократности взгляда и ракурса: вот трещина на асфальте, и вчера была трещина, но вчера асфальт был более темным, потому что с утра шел дождь и асфальт еще не успел высохнуть, а, кроме того, вчера у этой трещины валялась этикетка от лимонада "Буратино", а я смотрел на трещину, находясь несколько сзади относительно той точки, из которой смотрел вчера. И воздух сегодня темнее, что ли, или давление в нем другое, больше в него набито атмосферных единиц, и взгляд обтекает свою линию по другой дуге, нежели вчера.

Когда всматриваешься в трещины в асфальте, в подтеки десятилетий на старом мраморе, в щебень, через который растут пыльные ромашки, в поребрик, изготовленный из неравномерного бетона, о который можно не только разбиться, но и очень рельефно поцарапаться... Назвать это микроландшафтом? Не надо, конечно, это я так.

Нельзя спроектировать и предусмотреть, какие насекомые умрут и в каких количествах на этом квадратном метре за неделю, какие здесь будут разбиты бутылки, семечки каких овощей упадут под скамейку, какие узоры оставит на почве разнообразная обувь аборигенов и гостей.

Строго говоря, меня тогда не волновали, да и сейчас не очень волнуют обобщения, которые буквально прут из фразы насчет невозможности предусмотреть и спроектировать: сразу ломится всякая социалка, связанная с, хотя бы, имущественными отношениями. Тем более, что материалом зрению были по большей части пространства не запертые, отверстые стихиям: улицы и дворы.

Мне важен был сам феномен сиюминутного сиюквадратносантиметрового богатства: очень много форм и композиционных решений в каждом "взгляде", если считать взглядом не акт смотрения, а количество охватываемого этим актом пространства и вещества.

Сложно предположить, что Пашу заботят те же проблемы, но, во всяком случае, только он находится в схожей с тогдашней моей социально-биологически-пространственной позиции.

Тысячеглазая слепая стена тебе напоминает

мечту желтой лестницы к небесам, к сожалению

подвешенной высоко над землей на кране.

Это вторая порция твоего подстрочника.

На проволочных трапециях, болтается в небесах...

Только глаза за стены ссыпались, как чешуя...

Это какие-то мои наметки для несостоявшегося перевода.