Газон был огорожен по периметру низенькой фигурной оградкой. Была игра: пройти по этой решетке из одного конца двора в другой. Оступился - начинай сначала. Оградка была очень узкая, сантиметра полтора, но идти помогали ветви деревьев. Кое-где, впрочем, ветви не страховали: надо было проскочить несколько метров, как канатоходец по проволоке.
Все это было, Мартина, в моем дворе. Я считаю, что мне очень повезло с пространствами.
Можно только догадываться, как нас лепят эти ближайшие пространства. Длина коридора, высота ступенек, структура повседневного ландшафта. А за окнами, как я уже сказал, начинался парк культуры (сад Кирова, где в один прекрасный день памятник Кирову меняли на памятник Ленину, я помню, что это было, а когда это было, вспомнить вряд ли смогу) с аттракционами (их было два выводка - детский и взрослый), со стекляшкой (закусочная, именовавшаяся "ветерок" - такое, Мартина, имя между собственным и нарицательным, целый класс строений из стекла именовался ветерками, а какие-то из них могли иметь конкретно такое название), с летним кинотеатром (его потом разобрали, но прежде чем это было сделано, он долго стоял-разрушался, и я любил прохаживаться в его удивительной утробе: большие просторы гниющего дерева, такой остов старого корабля), с читальным залом (мои товарищи воровали из спортивных журналов странички с фотографиями, я боялся это делать), с эстрадой, с центральной клумбой, вокруг которой мы гоняли на скорость на великах и на которой сжигали Зиму на проводах зимы, с детским садом на задворках, куда меня одно время водили (я там однажды неприятно удивился виду насекомой двухвостки; садик потом, как я понимаю, тоже разобрали), с танцплощадкой (сначала ограда круга для танцев была деревянная, а потом стала металлическая: из высоких серебряных прутьев, я лазал туда по утрам после танцев, находил в желтой листве повыпадывавшие накануне из танцоров мелкие монетки), а за ним тянулась железная дорога, и, засыпая, я слышал проходящие поезда.
Подъезжая на поезде к Новосибирску, я видел из окна свой дом и даже свои окна, если не в разгар лета - в разгар лета окна и балкон прятались за пышной зеленью сада Кирова. Но поезд уходил к вокзалу, на другой берег Оби, а оттуда до дома было довольно далеко добираться. Потом построили второй, близкий, мост, потом метро, стало проще.
А еще у меня в памяти есть такое; я подлетаю к Новосибирску на самолете, самолет снижается, и я вижу теннисный столик в своем дворе. Я не помню, приснилось мне это, показалось или как... Мне кажется, что так быть могло: аэропорт от нас недалеко, и самолет мог идти на посадку над нашим двором.
Что я сейчас делаю? Зачем перечисляю подробности, интересные одной лишь душе: той, что водит этим письмом?
Я думал, что когда-нибудь буду об этом писать, но совершенно не предполагал, что сегодня, что в письме к тебе: с первых строк речь хотела идти о стихах.
Я думал, что когда-нибудь буду об этом писать, но совершенно иначе вопьюсь, думал, пером в какой-нибудь изгиб пространства, зависну над ним и что-то пойму о себе.
А как дошло до дела, поперла чистая психотерапия: я пишу, во мне мерцают какие-то детские картинки, я их удерживаю во внутреннем взоре письмом, такая то есть домашняя магия.
Кабинет окулиста - вещь, наверное, тоже для меня детская.
Это детская игра: смотреть на таблицы с буквами, отгадывать.
Очень мутно всплывает детское впечатление; я сижу в кабинете окулиста и радуюсь тому, что продемонстрировал какое-то дополнительное умение. Может быть, правильно называть буквы. Ну, не "фэ", а "эф".
Смущает в этом воспоминании тот факт, что я и сейчас говорю "фэ", а не "эф".
В твоем подстрочнике речь об оптике, то есть о продавце очков. Я сначала думал, что речь идет об окулисте: о глазном враче.
Никто, ты читала, не хочет стать спонсором журнала для слепых.
Ты у оптика уставишься взглядом на белую стену, из которой протискиваются очки без стекол на проволочных треугольниках.
На листе № 42 - карандашные поляны вариантов, которыми я пытался, как, может быть, выразился бы один наш общий знакомый, склонный к эффектным метафорам, "взломать строфу".
Хотя ниже определенно написано - "магазин оптики", я упорно видел стену в кабинете у окулиста.
...увязнешь с разбегу взглядом в стенке у окулиста...
...окулист проходит сквозь стену с дарами отсутствующего стекла.
...в стене забродили взоры без глаз, очки без зеркал...
...Перевожу, как Мартина пишет, как никто не хочет
спонсировать журнал для слепых.
Вижу, как Мартина в кабинете у окулиста
всматривается в белую стену.
Кажется, понимаю, почему Мартине кажется,
что из стены проступают очки.
Ей нужно увериться, что ее всматривание удостоверено
И зрением оттуда, куда она всматривается...
У тебя картинка тоже бледная, черно-белая: темные оправы на белой стене. Но поскольку я увяз в своей версии, то, поняв, что ты имела в виду совсем другое, увидел твою картинку - по контрасту - очень цветной, беннетоновской: разноцветные оправы на выигрышном фоне, такой парад дизайна.