–
Говорят, у меня ее глаза,
но надеюсь, я не создаю впечатление столь же малодушного человека,
который подстраивается при первом же намеке на жесткость,
при первой же вспышке гнева.
Куда подевалась маска сурового профессионализма, которую она надевает каждое утро, собираясь на работу?
Она должна бушевать. Должна сказать мне: не смей, не смей обращаться ко мне.
Сама должна понимать.
(А я понимаю.)
–
–
–
Пламя бушует в моей голове и с шипением вырывается наружу.
–
Я не осознаю, что кричу, пока не раздается визг дверных петель и я не падаю на постель,
головой в подушку, лишившей меня бокового зрения.
(Когда я успела сесть?)
Ее выпроваживают из палаты, и она уходит с потерянным видом.
Спустя три часа я дома. Мамины глаза как качающийся маятник: она не в силах сосредоточить на мне взгляд. Губы плотно сжаты.
Отец приедет вечером, и, если он хотя бы чуть-чуть повысит на меня голос,
это будет радикальная революция, посягательство на мою власть.
Мама подтыкает под меня одеяло.
В ту же секунду, как она исчезает, я достаю свой телефон.
За минувшую ночь двенадцать пропущенных вызовов – целая дюжина.
И эсэмэски, что мне слали далеко за полночь.
Обрывки неясных воспоминаний:
прижатый к щеке телефон, горячий, как поцелуй;
статичный шепот его вздоха. (Я представляю, как лопатки на его неширокой спине складываются сами по себе, словно оригами.)
Включаю автоответчик. На нем его голос:
(напряженная пауза.)
(щелк.)
Я снова и снова прослушиваю сообщение.
Титаническим усилием воли заставляю себя положить телефон.
Дэвид.
Мне до боли хочется еще раз прийти к тебе домой
(твой ключ до сих пор у меня, жжет сквозь наволочку)
всего один раз,
ступить в твою гостиную, где я сбрасывала куртку на диван, или в кухню, где мы пили кофе и тихо беседовали в 3:45 утра, или в ванную, где ты с сонными глазами чистил зубы утром после того, как я посмела остаться у тебя на ночь, или в спальню, где ты обнимал меня, просто обнимал, в то время как я пыталась ласкать тебя, но ты меня останавливал, говоря: «
или на крышу, где мы стояли рядом, застыв в неподвижности, и мои пальцы ласкали твое запястье, и слова слетали с наших губ, словно поцелуи, растворяясь тихо, как дыхание, в чернильном небе.
Дэвид.
Я пестую твое имя, будто рану.
Какая мучительная боль.
Ты в моей власти, я – в твоей,
мы зависим друг от друга.
Боже всемогущий, знать бы, что такое нормальные серьезные отношения между мужчиной и женщиной.
Мы так нужны друг другу.
Или, может быть, любовь – это болезнь, и свои сердца нужно отправлять в больницу
на профилактику.
Клэр Ломбарди
В воскресенье на закате я слышу, как моя сестра спускается вниз, чтобы накрыть на стол. Грейс всегда можно узнать по характерной походке. Она прихрамывает, осторожно переставляя больную ногу со ступеньки на ступеньку. Травму она получила в юном возрасте, попав в автомобильную аварию. Теперь хочет быть медсестрой. Она абсолютно неэгоистична. Умеет плохое обращать во благо.
Я сижу за столом и смотрю на вечернюю зарю. Без Оливии и Джунипер я провела непривычно спокойные выходные. Одиночество меня не радует – причиняет боль, но я довольна, что высказала им все начистоту. В кои-то веки обнаружила свою уязвимость.
Я надеваю колпачок на маркер, кладу его рядом с постером и чуть отъезжаю от стола, любуясь своей работой. У меня не самые блестящие творческие способности, но я делала много плакатов для различных кружков и знаю, как их оформлять. На этом написано: «Тот, кто не участвует в выборах, обрекает себя на беззащитность. ЛИНДОН Б. ДЖОНСОН[51]
».Выборы состоятся в четверг, результаты станут известны в пятницу. Мама спрашивала, почему я не выставила свою кандидатуру.