7000 дней в ГУЛАГе

Бергман стал расспрашивать меня о Норильске, и я говорил ему все то, о чем мне приходилось рассказывать уже много раз. Затем я пошел в барак, вытащил из мешка сухари и принес их Бергману. Он был удивлен, он не мог поверить, что здесь есть сытые люди. Я спросил его, как он попал в лагерь? Он поведал мне свою историю. Он служил в немецкой армии и в конце войны попал в плен к русским. В лагере для военнопленных он работал врачом и имел привычку записывать в свой блокнот имена всех военнопленных, умерших в этом лагере, чтобы по возвращении домой известить об этом их родственников. Во время обыска энкавэдэшники обнаружили этот блокнот с именами покойников и объявили его шпионом. Судивший Бергмана военный трибунал приговорил его к двадцати пяти годам.

Во время пребывания в Пересылке Бергман вместе с еще какими-то немцами часто навещал меня. Наш барак был привлекателен тем, что мы были единственными заключенными, которые не только не голодали, но еще и подкармливали других. Бергман восхищался лагерным меню. Если, бывало, я встречался с ним после еды, он всегда меня спрашивал:

– Вы уже пообедали? – и, не дожидаясь ответа, продолжал:

– Сегодня суп был превосходный.

Или:

– Суп был отличным. В нем плавал вот такой кусок мяса, – при этом он показывал, каких размеров был кусок.

После того, как он еще раз пришел ко мне, чтобы похвалить эту «фантастическую» баланду, я пригласил его в барак и вручил ему котелок, в котором было около трех литров этой «фантастической» баланды. Съев две трети, он отставил котелок в сторону и произнес:

– Больше не могу.

– Почему? – поинтересовался я.

– Знаете, только когда человек сыт, он замечает, какое это пойло.

Я был рад, что он наконец-то насытился. Вскоре его куда-то отправили, и больше я его не видел.

Как-то раз, когда я беседовал с одним австрийцем, к нам подошел маленького роста черноволосый человек и что-то у меня спросил по-немецки. По произношению легко было понять, что это не немец. Но расспрашивать его мне не пришлось. Мой новый знакомый сам рассказал мне все, что мне хотелось бы, и даже чего не хотелось, услышать.

Франсуа Пети был капитаном французской армии. До сих пор в лагерях я почти не встречал французов, и поэтому Пети интересовал меня больше, чем другие. В ходе пятнадцатиминутного разговора выяснилось, что Пети был участником французского движения Сопротивления и что его в 1948 году в Потсдаме арестовали русские. Военный трибунал приговорил его за шпионаж к двадцати пяти годам лагерей. Сейчас Франсуа Пети ждал транспорта на Норильск.

В тот же день Пети попросил меня поговорить с ним с глазу на глаз. Мы забрели в отдаленный уголок зоны. Поскольку Пети интересовала ситуация в Норильске, я вкратце рассказал ему, что там пережил.

– Есть ли возможность совершить побег из Норильска?

Вопрос меня удивил. Неужели он спрашивает серьезно? Пети молча ждал ответа. Стараясь потянуть время, я спросил его первое, что мне пришло на ум, а сам подумал: может, Пети провокатор? Нет, НКВД к такому опытному заключенному, как я, не подошлет новичка. Пети был наивным человеком. Как и многие другие, он ничего не знал о России, о ее необозримых пространствах, о ее жителях, об НКВД и, разумеется, о жизни в лагерях. Как и большинство иностранцев, попавших в Россию, он европейские понятия просто перенес в другую географическую ситуацию, в чем обычно и крылось начало их трагедии.

– Вы знаете, куда вас везут? – спросил я его.

– В Норильск.

– Это ясно. С этой пересылки везут только в Норильск. Но это еще ни о чем не говорит. Вы должны знать, что вы будете находиться в двух с половиной тысячах километров от ближайшей железной дороги. Вы окажетесь на зоне, которая отделена от внешнего мира несколькими рядами колючей проволоки. В лагере за вами постоянно будут наблюдать надзиратель, лагерные погонялы, бригадиры и собственные товарищи. Стоит вам всего лишь опоздать на обед, как вас уже начинают искать.

– А ночью как?

– Понятия «день» и «ночь» там не существует.

– То есть как? День есть день, а ночь есть ночь, – удивился Пети.

– Понимаете, в Норильске четыре месяца в году нет дня и четыре месяца нет ночи.

Пети молчал.

– Нечего даже и думать о побеге из Норильска.

Я не хотел обескураживать его, но это должен был ему сказать. Мне казалось, что он готов на всяческие глупости из-за того, что совершенно не знал ситуации. То, что я ему сейчас рассказал, перевернуло вверх тормашками все его представления о Норильске. Он спросил меня:

– А если во время работы? Разве нельзя бежать с рабочего места?