777

Чей-то голос ревел в глубине бара. Алексей распахнул дверь и впустил внутрь струю промозглого ледяного воздуха. В баре было пусто, лишь за стойкой виднелся одинокий измученный бармен, да на стуле перед ним сидел, точнее уже полулежал единственный их посетитель, продолжавший кричать во всю глотку:

Гетры серые носила,

Шоколад Миньон жрала,

С юнкерьем гулять ходила,

С солдатьем теперь пошла?

Алексей тихо подошел к нему и похлопал по плечу:

– Ну все, все, завязываем. Пора домой.

– Ты еще кто такой? – заорал тот, повернувшись к Алексею.

– Не узнал что ли? Не будешь впредь так напиваться. Лешка я Муров, не узнаешь друга своего что ли? Все, пошли отсюда, – и он грубо подхватил Маркова под мышки и поволок к двери. От него разило дешевым коньяком, и на Алексея накатил приступ тошноты, он слегка отстранился от «напарника» и вытолкал его из бара. Тот же продолжал орать:

Ветер хлесткий!

Не отстает и мороз!

И буржуй на перекрестке

В воротник упрятал нос.

– Хватит, хватит, я уже понял, что Вы любите Блока, – устало и с легким презрением в голосе заметил Алексей, вновь заводя мотор.

Марков рухнул на пассажирское сиденье и уронил голову на колени, что-то бормоча. Алексей развернул рено и рванул уже было по направлению к Мясницкой, но тут Марков резко выпрямился, сверкнул на него абсолютно трезвым взглядом и схватил руку, сжимавшую руль:

– Останови!

От неожиданности Муров ударил по тормозам, и автомобиль замер прямо посреди проезжей части.

– Я сейчас, – буркнул Марков, намереваясь выйти, но Алексей схватил его за рукав и развернул.

– Быстро же Вы протрезвели, – удивленно усмехнулся он.

– Я не пьян. Так, куртку коньяком сбрызнул для запаха.

– Тогда к чему был весь этот спектакль?

– Ну так я же на театральном учусь, надо же где-то практику получать! – рассмеялся Марков и, хлопнув дверью, отправился куда-то по направлению к видневшейся неподалеку Меньшиковой башне.

Муров вздохнул и зашагал следом: даже если Марков был трезв, упускать его из виду было нельзя. Актеришка, мать его за ногу! Тоже мне Шерлок Холмс! И с этим человеком управление хочет связать его узами напарничества!

– Ну а если серьезно – что Вы делали в баре, если не пили?

– Работал, – не оборачиваясь, бросил Марков. – Кухарчук разве не ввел Вас в курс дела?

Муров замолчал и слегка замедлил шаг. Марков развернулся, улыбнулся и махнул ему рукой:

– Да он и мне ничего не сказал, по правде говоря. Я сам раскопал. Захотелось поскорее со всем развязаться и в отставку подать.

– Голливуд зовет?

– Да вроде того, – рассмеялся Марков и, вдруг завидев пересекавшего ему широким шагом дорогу священника в темной рясе с кромкой засохшей грязи по краям, крикнул:

– Батюшка! Постойте, я к Вам!

Муров устало выдохнул и направился следом, держась на почтительном расстоянии, но не упуская коллегу из виду.

Походка Маркова изменилась в считанные секунды: он принялся спотыкаться, горбился, смотрел по сторонам осоловелыми глазами, а охрипший голос его вновь приобрел ту пьяную интонацию, с которой он еще в баре декламировал Блока. Слегка покачиваясь, он подошел к ожидавшему его священнику и бесцеремонно полез обниматься, что-то любовно бормоча ему на ухо и обдавая ароматом коньяка. Алексей едва мог сдержаться от смеха и принялся усиленно щипать себя за ладонь, чтобы только не расхохотаться.

– Святой отец! – медленно зарычал Марков. – Меня зовут Павел, и я грешен, очень грешен! – он уткнулся священнику в плечо и затрясся от убедительных рыданий.

– Да-да, сын мой, я это вижу, – усмехнулся священник и постарался отстраниться от кающегося грешника.

– А, нет, я не то имел в виду. Это я так, отдыхаю, это же не зазорно, Христос сам разрешил нам выпивать. Он так и сказал: сия есть кровь моя. Кровь! Вот как Христова кровь в голову дает, ух! – и он ухватился за священника, чтобы не упасть.

– В чем же Вы тогда хотите покаяться? – устало спросил иерей, поддерживая Маркова под локоть.

– В богохульстве, святой отец! Бабушка водила, водила меня в храм, хотела, чтобы из меня человек вырос, а из меня что выросло? Вот! – он принялся копошиться у себя за пазухой и, наконец, извлек оттуда небольшой серебряный крест на толстой цепочке. – Вот каков я! – и изо всех сил дернул цепочку, она лопнула и осталась в его ладони, а крест утонул в грязной шуге у них под ногами. – Оп-па! Утопили Христа, – осклабился Павел.

Священник побледнел, сел на корточки, закатал рукав стеганки и принялся ощупывать ледяную грязь в поисках упавшей святыни. Наконец нашел его, старательно обтер о полу рясы и протянул Маркову. Тот помотал головой:

– Бог ваш – простой проходимец и обманщик. Заявил, дескать, блаженны алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся. Ну и? Где?

– Что где?

– Правда эта ваша где? Где она, я спрашиваю?! – он топнул ботинком по асфальту, и тысячи грязных брызг разлетелись во всех стороны, оседая на рясе терпеливого священника и даже на новых брюках Мурова.