#8-Дань Псам

Судорожный пульс сотрясал мозг в черепной коробке. Вспышки оранжевого света, мазки обжигающего лицо тепла - о боги, ему совсем, совсем дурно. Там, где он живет, есть один старый лекарь - завтра нужно нанести ему визит. Копья мучительной боли пронизали руку и ногу, но он не захотел остановиться, даже ради отдыха.

Он нашел убийцу. Ничто не остановит его.

И он брел вперед, пошатываясь как безумный.

***

Газ подошел к двери, отворил и вошел, оглядываясь. Глупая баба еще не разожгла очаг - да где она вообще, чтоб ее? Он прошел комнату - всего три широких шага - и пинком открыл заднюю дверь.

Да, точно, он была там - стояла к нему спиной и лицом к кругу плоских камней, на выведение которого потратила много дней и ночей. Она будто разум потеряла, и поглядеть в глаза… ладно, у них сейчас слишком много забот.

- Зорди!

Она сказала, даже не повернувшись: - Иди сюда, муженек.

- Зорди, я в беде. Надурил. Мы с тобой в беде… нужно подумать… надо уехать, бежать из города… надо бежать…

- Мы не бежим, - отозвалась она.

Он встал за спиной. - Слушай, глупая баба…

Она повернулась,небрежно подняла руку и чем-то холодным, острым чиркнула его по горлу. Газ выпучил глаза, поднял багровые обезображенные руки и почувствовал, как горячая кровь струится по шее. - Зорди? - Слова прозвучали бульканьем.

Газ упал на колени, а она обошла его и осторожным толчком послала уже падающее лицом вниз тело в круг плоских камней.

- Ты был хорошим солдатом, - сказала она. - Собрал так много жизней.

Ему было холодно, холодно как во льду. Он пытался встать, но силы не было, сил совсем не осталось.

- И я, - говорила она, - я тоже хороша. Сны… они сделали всё таким простым, таким очевидным. Я была хорошим каменщиком, муженек, я приготовила всё для… тебя. Для него.

Окруживший Газа лед вдруг проник внутрь, так глубоко, как это вообще возможно. Он ощутил что-то… что-то свое и только свое, то, что называется “я”, и оно задергалось и закричало в ужасе и отчаянии, когда холод пожрал его, вгрызся в него, откусывая кусок за куском, и жизнь его исчезла - кусок за куском за…

Зорди бросила нож и отступила, когда Худ, Владыка Смерти, Высокий Король Дома Сраженных, Принимающий Павших начал телесно проявляться на каменном алтаре. Высокий, закутавшийся в гнилые одежды - зеленые, синие, черные. Лицо под капюшоном, но глаза - едва светящиеся вертикальные щелки в сердце темноты… и тусклый блеск пожелтевших клыков…

Худ стоял на забрызганном кровью дворике, в жалком саду района Гадроби, в городе Даруджистане. Не призрачной проекцией, не скрывшись за вуалями защитных чар, даже не в духовном теле.

Нет, это был сам Худ, бог.

Здесь и сейчас.

В простершемся во все стороны городе Гончие подняли оглушительный, устрашающий души вой.

Повелитель Смерти прибыл, чтобы пройтись по улицам Города Голубого Огня.

***

Стражник вошел на убогую улочку и встал перед покосившейся лачугой, домом серийного убийцы. Он едва видел сквозь пульсирующие волны темноты, казалось, накатывавшиеся со всех сторон, быстрее и быстрее - он будто стал свидетелем дикого, кошмарного сжатия времени - день спешил сменить ночь и ночь день, снова и снова. Его словно несло сквозь годы старости к роковому, последнему мгновению. Ревущий звук заполнил голову, распинающая боль возникла в груди и прожгла руки, шею. Челюсти сжались так сильно, что затрещали зубы; каждый вздох стал мукой.

Он сумел дойти до двери, прежде чем пасть на колени, согнуться и повалиться набок. Фонарь звякнул о камни. И вдруг он вместил в себя тысячу дум, все времена, им прожитые - в один миг, миг последнего вздоха. Столь многое стало ясным, простым, чистым, и чистота подняла его над плотью…

И он увидел, повиснув над телом, показавшуюся из дома убийцы фигуру. Измененное зрение открыло каждую подробность древнего нелюдского лица под капюшоном, глубокие морщины, измятую карту бессчетных столетий. Торчащие из нижней челюсти клыки, стертые и потрескавшиеся, с зазубренными концами. И глаза - такие холодные, такие… одержимые… Он сразу же узнал привидение.

Худ. Владыка Смерти пожаловал за ним.

И голос заговорил внутри головы, голос тяжелый, подобный трению огромных валунов, падению гор. - Я не думал о справедливости. Уже так давно. Мне всё было едино. Горе - безвкусно, тоска - пустой вздох. Проживи вечность во прахе и пепле, а потом толкуй о справедливости.

На это у стражника не нашлось ответа. Он спорил со смертью каждую ночь. Он бился с ней всю дорогу от “Феникса”. Каждый клятый шаг. Он слишком устал.

- Итак, - продолжил Худ, - я стою здесь. И окруживший меня воздух, ворвавшийся в легкие воздух живет. Я не могу изменить то, что происходит рядом с мной, когда я шагаю по миру смертных. Я не могу стать другим.

Стражник был смущен. Владыка Смерти извиняется?