8. Догонялки

Три месяца назад я пришёл с Марьяшей в Рябиновку. А куда ещё я мог прийти? У меня в этом чужом мире «Святой Руси» нет никакого «своего» места, а для неё — это родительский дом. За время нашего квеста я как-то привык принимать решения, брать на себя ответственность. А как иначе? Ведь мои попутчики — Марьяша, Ивашко, Николай — попадались мне в такие моменты, когда они нуждались в моей помощи. Они привыкли смотреть на меня как на старшего, на главного. Вот и я привык… «решать вопросы». Когда на одного из моих спутников — охотника Могутку наехал местный управитель Доман, ныне уже покойный, то я схватился за свою шашечку, пуганул старого дурня клинком. И оказался в порубе. А Марьяша — в объятьях своего законного мужа. Чтобы не попасть под наказание, не вернуться в состояние холопа, «орудия говорящего», я так накапал её мужу Храбриту на мозги, что тот избил и жену, и тестя — Акима Рябину, и сына своего — Ольбега. Из двух вариантов: «лечь в мать сыру землю» или пойти «двуногой скотинкой на вывоз» — я выбрал третий. И мне пришлось идти убивать пьяного и сонного Храбрита. Чтобы избавить семейство от новых побоев и смерти. За что я получил вдруг открывшуюся вакансию: «родной внебрачный сын Акима Яновича Рябины, принятый им в семью с некоторыми ограничениями в правах наследования». Одним словом — «ублюдок рябиновский».

И всё было так хорошо и благостно, но Аким захотел свежих речных раков. У меня был выбор? Я пошёл, забрёл, сдуру, в чужие владения, подрался с местными мальчишками, захватил в плен девку — Пригоду. А что, нужно было бросить в лесу на тропинке пару полных корзин только что наловленных раков? «Пауки» явились разбираться, пришлось устроить им представление с несколько шокирующими элементами стриптиза. У меня был выбор? Спокойно смотреть, как они разносят Рябиновку? «Пауки» устроили на меня засаду. И стали покойниками. Пошла эскалация конфликта, и они натравили на меня «детей Велесовых» — волхвов голядских и их лесовиков. Мне что, надо было смиренно дать скормить себя ихнему медведю-переростку? Удалось устроить им маленький кошмарик и сбежать. Потом я промыл этому, пленённому мною Фангу, мозги по теме «пришествие Зверя Лютого в мир земной и проистекающие от этого возможные неприятности» и отпустил. С единственной и чётко выраженной надеждой: чтобы вся эта голядская… голядина мне больше на глаза не попадалась.

Но вот — обожжённая голядская морда, с тёмными, мокнущими пятнами ожогов на лице, сидит передо мной, и чего-то от меня хочет. Да я всё сделаю, что смогу, лишь бы тебя больше никогда не видеть! Ни тебя, ни твоих соратников и выкормышей. Лишь бы вы убрались отсюда куда подальше. Потому что получить что-нибудь остренькое в спину из кустов на лесной тропинке… Или влететь в какую-нибудь ловушку… А защититься от этого я не смогу. Я не знаю, не чувствую лес, как они. Я, как всякий горожанин, в лесу — слепой, глухой и бессмысленный. Я и так-то в этой «Святой Руси»… Не надо иллюзий. А уж в лесу — особенно.

Как можно «идти в попаданцы» в доиндустриальные эпохи не имея доведённого до автоматизма навыка распознавания в лесу лёжки — не логова — лиса или волка с двадцати шагов? А медведя или кабана — с пятидесяти? А то эти «милые зверушки» слишком часто бегут не от человека, а наоборот.

В африканской саванне новости передавались барабанным боем тамтамов на 30 вёрст. Этот «барабанный» язык надо знать, чтобы там выжить. Зулусы за 15–20 вёрст по дыму костра определяли, не только — что там жарят и сколько человек, но и — что думает главный охотник. Такое странное сочетание телепатии, условных сигналов, знания местности и образа жизни в ней, интуиции. У лесовиков в русских лесах — другие, но — функционально схожие, средства общения. Надо знать — на что смотреть, надо уметь видеть.

В сибирской тайге неопытный проводник не замечает брошенную поперёк тропы ветку. И караван геологов вляпывается в «мёртвый лес» — «тля пожрала». Вьючные животные остаются без подножного корма, а геологи, очень скоро, без животных и, соответственно, без вьюков.

«Держись геолог, крепись геолог.
Ты ветру и солнцу брат».

Только в лесу — ни ветра, ни солнца. Но задание партии и правительства будет выполнено!

«Правда, трое вчера утонули
А четвёртого, толстого, съели».

Просто не заметили веточку. Одну ветку в лесу. Надо учиться этому с младенчества…

И тут я — «асфальтовый человек» из 21 века… Рассориться с «лесовиками» — отложенная смерть. Ненадолго отложенная. Вот такой «догонялки» мне ну совсем не надо!

Фанг говорил негромко, чуть напевно, чуть покачиваясь на месте. Будто снова выпевал мне очередную священную песню своего народа. Средневековый скальд занимается своим средневековым скальдированием. На меня эти гипно-танцы не действуют — мы в 20 веке перешли к другой, более резкой ритмике. А вот Елица, устроившаяся на коленях за моим плечом в паре шагов, смотрит на волхва неотрывно. И чуть покачивается в такт ритму его речи.