— Бла-бла-бла, Аллуся, я понял, — Данил переворачивается в нормальное положение и даже относит еду на кухню. Возвращается и, как обычно, чуть нахально лыбясь, спрашивает: — Ну, так что, станешь моей девушкой? Будем встречаться?
— Будем, — уверенно соглашаюсь я.
И он сгребает меня в охапку, целуя в макушку.
— Тогда приглашаю тебя на первое свидание.
— Когда? — интересуюсь я.
— А вот прям завтра.
Так начинаются наши отношения. Легкомысленные, полные смеха и дурачеств. Именно такие, какие должны быть в двадцать с небольшим. Я благодарна Данилу за то, что он не торопит меня с интимом. Максимум, что мы себе позволяем — это поцелуи в щёчку и держаться за руки. С Данилом мне удивительно легко. Мы часами можем болтать обо всём и ни о чём. Гулять в парке, есть одно мороженое на двоих, кататься на чёртовом колесе.
Весна постепенно входит в свои права, и тёплая погода манит на улицу.
Пару дней назад у нас чуть не случился настоящий поцелуй, но Данил остановился в миллиметре от моих губ, словно вспомнив что-то.
В прошлую нашу регулярную среду я рассказала Гектору о Даниле. Он принял известие буднично и так же буднично заявил:
— Если он сделает тебе больно, я ему голову оторву.
И взгляд при этом был такой — действительно, оторвёт.
С Гектором оказывается тоже неплохо дружить. Он позволяет мне выбирать простенькие, но милые кафешки (без всяких индивидуальных кабинок! нет-нет! теперь только столики у окна!), и говорим мы если не обо всём подряд, как с Данькой, то уж точно о том, о чём раньше никогда не говорили. Например, Гектор делится тем, как проходит строительство спорткомплекса. Он прямо горит этим проектом. Показал мне недавно план-макет, который ему сбросили архитекторы. Солидное намечается сооружение! В городе у нас несколько спортивных секций, которые вынуждены ютиться, где придётся. Теперь же места точно хватит всем. И я горжусь своим другом: строить подобные объекты — благородно.
Во время наших встреч Гектор не позволяет себе ничего лишнего. Даже взглядов. Лишь иногда в его глазах промелькивает что-то похожее на голодную тоску.
А я?.. Я волнуюсь каждый раз, когда иду на встречу с бывшим мужем. Тщательно выбираю, что одеть. Долго кручусь перед зеркалом, примеряя наряды и подбирая макияж.
Чтобы услышать сухое:
— Неплохо выглядишь.
Лишь на прошлой встрече, куда я пришла с лёгким шёлковым шарфиком на шее, Гектор сказал:
— Убери шарф. Он скрывает твои родинки. А они — прелестны.
И скользнул по мне таким взглядом, будто осыпал поцелуями, — мимолётным, но ощутимым.
Сегодня — очередная среда. И я опять застываю перед раскрытым шкафом. Корю себя — зачем? Он всё равно не заметит и не оценит. И вообще — не нужно мне его внимание. Он сам не нужен, как мужчина. Но ничего с собой не могу поделать — вновь и вновь выбираю наряд покрасивее.
В этот раз мои терзания прерывает мама. Она уже вполне адаптировалась в реабилитационном центре. Нашла себя в украшении тамошних клумб. Скучает по Вере, но считает наше решение отправить себя в специализированное учреждение правильным.
Перевожу на видеосвязь, устанавливаю телефон так, чтобы маме хорошо видно комнату и прикладываю к себе два платья прямо на плечиках — коричнево-серое и сине-голубое. Одно — шелковое, другое — двуслойное: нижний — плотная тёмная комбинация, верхний — шифон.
— Мам, подскажи, какое — это или это?
Она чуть склоняет голову, дважды просит меня показать то одно, то другое. И, наконец, спрашивает:
— А тебе для каких целей?
— Сегодня же среда! — напоминаю я. — Встреча с Гектором.
Мама хмурится: мой развод она не приняла.
— Зачем ты мучишь его? — склоняет голову набок, рассматривает меня.
— Мучаю?
— А как ты думаешь — впархиваешь в кафе всегда такая нарядная, красивая, свежая, а ему только и остаётся — смотреть и облизываться.
Пожимаю плечами:
— Это было его условие.
— Глупая ты, Алла, — качает головой мама. — Он же любит тебя. С ума сходит. Вот и выпросил себе хоть раз в неделю.
Начинаю злиться:
— Это Гектор тебе нажаловался? — знаю, что они созваниваются. Он по-прежнему оплачивает мамино лечение и пребывание в центре.
— Ой, дура! — всплёскивает руками мама. — Где Гектор и где — жаловаться? По-моему в его лексиконе и слова-то такого нет.
Это точно — безжалостный. Невольно вспоминаются два случая из прошлой жизни, когда я умоляла его о пощаде и не получила её.
— Алла, я поболее твоего на свете живу. Мне говорить не нужно, и так вижу. И что любит, и что в отчаянии. Причём в таком, что готов на что угодно, лишь бы тебя хоть иногда видеть. Даже на дружбу. Эх, Алка-Алка, вряд ли ещё кто-то будет любить тебя вот так же — перечёркивая себя!
— Мама! — возмущаюсь я. — Ты же видела меня после свадьбы! Знаешь, что он сделал?! Как ты можешь его защищать?!